Эти благостные мысли Адиле-ханым внезапно были нарушены пристальными взглядами Нуран и Мюмтаза; Нуран счастливо улыбалась, а Мюмтаз восторженно смотрел на нее. Оба этих глупца пришли сюда, уже зная друг друга. Им предстояло полюбить друг друга. Иначе зачем миру знать об этом? Знаем мы, о каких глупостях они сейчас будут говорить, все знаем из этой грустной истории со второго этажа — Адиле-ханым многому научили жизненные невзгоды, ведь Сабих постоянно прогорал.
Нуран, улыбаясь, повернулась к Адиле-ханым. Но теперь в ее улыбке не было прежнего блеска. Теперь ей только хотелось убедить всех в истинности своих слов:
— Иджляль не такая… — сказала она. — Она четырнадцать лет училась играть на пианино. Продолжила обучение в консерватории. Действительно любит музыку и разбирается в ней.
Нуран не преувеличивала по поводу родственницы. Девушка уже сейчас могла считаться музыковедом. Она забыла абсолютно все, чему ее учили на факультете, только музыку помнила. Можно сказать, что у нее был свой мир, состоящий из мелодий.
— По правде говоря, я ни в том ни в другом не разбираюсь. Никогда не занималась музыкой. Но люблю ее. Все, что я слушаю, так пристает ко мне, что я начинаю будто жить внутри мелодии; у меня есть любимые напевы, есть то, что кажется слишком простым, и то, что не нравится совсем.
Мюмтаз посмотрел на Нуран, с изумлением думая: «Разве можно любить что-то, не зная? Скажите же хоть что-нибудь!»
— Вам много пластинок удалось найти?
— Как правило, попадались старые граммофонные пластинки на Бедестане… Но я ищу и нахожу. Как раз три дня назад я купил две пластинки Хафиза Османа. «Почему, когда я заговариваю, она смеется? Я же не ребенок… Но твоя улыбка такая красивая; мне сердиться бы надо, а мне приятно». Что-то рвалось из его сердца к наливному плоду, каким казалась ему на расстоянии безмолвная улыбка Нуран. То была необыкновенная улыбка. Она отвечала ему, пока никто не замечал, и он чувствовал, что в нем самом, словно неведомое дерево, растет ответная улыбка и распускается какой-то цветок.
Отныне, хотел он того или нет, ему предстояло слушать все пластинки в ее доме вместе с ней, в сопровождении ее обволакивающей все вокруг золотом улыбки, от которой веяло насыщенным ароматами весенним воздухом, улыбки, которая дарила им обоим тепло пробуждения. Ему предстояло слушать все эти прекрасные старинные мелодии, все эти «Ферахфеза», все «Аджем-ашираны», все «Нухуфты»[57].
Размышляя об этом, он поднял голову. Их с молодой женщиной взгляды встретились. Она смотрела на него спокойно, мягко, в глазах ее светилось что-то, что шло от самого сердца, что-то, от чего невозможно было укрыться.
