Потом оба одновременно подняли головы, будто бы до того вместе склонялись над книгой, и посмотрели друг на друга. Оба улыбались.
— Я провожу вас домой, — предложил Мюмтаз.
— При условии, что вы уйдете, когда мы дойдем до угла моей улицы… Если не хотите, конечно, чтобы моя мать умерла от разрыва сердца.
Мюмтаз разозлился про себя. Надо же, мать… Аллах, сказал он себе, сколько препятствий. Молодая женщина, казалось, прочитала его мысли:
— Что бы ни происходило, нужно принимать жизнь такой, какая она есть. Невозможно быть свободным настолько, насколько хочется. Видите ли, я в своем возрасте все еще вынуждена давать отчет. Если бы матери было известно мое будущее, то она сошла бы с ума от любопытства. А сейчас ей постоянно представляется не меньше семидесяти различных несчастий, в которые должна каждый день попасть ее любимая дочь.
Внезапно она сменила тему:
— Скажите мне вот что: вы любите только старинную музыку?
— Нет, любую. Конечно, настолько, насколько я ее понимаю. Моя музыкальная память очень слаба, и музыкой я не занимался. А вы, наверное, ее очень любите!
— На меня не равняйтесь, — улыбнулась она. — У нас старинная музыка — семейное наследство. По отцу мы — мевлеви, по матери — бекташи[63]. Даже мой прадед по матери был сослан Махмудом Вторым в Монастир[64]. С давних времен у нас дома, когда я была маленькой, каждый вечер звучали фасылы, устраивались шумные праздники.
— Знаю, — сказал Мевлют. — Я когда-то видел вашу старую фотографию в облачении мевлеви. Вас фотографировали тайком от отца.
Он следил за тем, чтобы не произнести имя Иджляль. В этом крылась какая-то трусость. Но ему не хотелось упоминать рядом с ней имя другой женщины.
— Конечно, видели, у Иджляль… — догадалась Нуран. Господи, от этой девчонки ничего скрыть нельзя. Те, кто с ней знаком, будто бы живут в стеклянном доме.
Мюмтаз смутился:
— Но фотографию мне показала не она. И я сам понял, что это были вы.
Молодая женщина не ожидала, что воспоминания вернут ее в такое далекое прошлое. Ей виделся отец с неем в руках на седире в большой прихожей. Он словно манил ее: «Иди, садись рядом!»
Все детство она провела при звуках нея, словно птица в клетке. Мир, который для других был соткан из иных ощущений, для нее был создан, казалось, только из звуков и музыки. Все сущее в ее мире было полностью нереальным, воображаемым, словно отблески мутного света из переливающегося круга хрустальной люстры, который, кажется, создает новый мир в той же прихожей.
