- Это сосед, - успокаиваю я. - Он стоматолог, зубы на дому сверлит.
- Зубы? - У Настеньки от ужаса округляются глаза.
- Шучу. Обычный ремонт. Месяц назад въехал, до сих пор обустраивается.
Ученые из Лондона, вникнув в ситуацию, начинают энергично лопотать.
- Они говорят, что в таких условиях абсолютно невозможно ничего зафиксировать. - Говорит Настенька.
Резон в их словах есть. Покончив с процедурой сверления, сосед начинает вколачивать кувалдой дюбели. От ударов экранчики приборов вспыхивают бирюзовым светом, демонстрируя совершенно невозможные показания.
- В принципе проблем нет. Сосед у меня деликатный. Если намекнуть, что мешает, он прекратит.
Настенька торопливо переводит, и англичане вновь горячо тараторят, явно голосуя за тишину и покой. Я беру тапок и колочу им по стене. Сигнал принят, сосед замолкает.
- Главный плюс в другом, - сообщаю я. - От всех этих пертурбаций Агафон обычно просыпается. Так что обязательно напомнит о себе.
И точно, - одна из вазочек на полке начинает противоестественно раскачиваться. Хрясь! И посудина падает на ковер, провоцируя Настеньку на обольстительное движение. То есть, в красивой женщине все обольстительно, а моя гостья делает аж три движения - поднимается с дивана, шагает вперед, нагибается и поднимает вазу. Есть женщины-мини, а есть женщины-макси. Все равно как женщины легкого поведения и тяжелого. С первыми легко дружить, со вторыми удобно работать. Настенька являет собой нечто третье - по-своему уникальное и замечательное. Ни на флирт, ни на работу эти третьи не годятся, - исключительно для оглушительного и затяжного брака. Мне становится до одури хорошо. Хлопая по подлокотнику, я благодарю Агафона за импровизацию.
- Не разбилась, - удивленно говорит Настенька.
- Все, что разбивается, я держу под семью замками. Поясняю я. - Хотя, если рассердить Агафона всерьез, он и в запертом буфете раскокает все к чертовой матери.
- Это уж, конечно... - Матвей скептически улыбается.
Наши взгляды скрещиваются, как пара сверкающих шампуров, и я, и он - оба враз фыркаем. Самое странное, что мы не питаем друг к другу злобных чувств, хотя в моего барабашку Матвей абсолютно не верит. Он классический ученый-прагматик. Может бродить в облаке бабочек, но изучать будет только раздавленного собственной стопой жука.
Обморочно вздрагивает на кухне холодильник, экраны заграничных приборов гаснут.
- Чиерт! - Почти без акцента восклицает один из англичан.
