Из коттеджа «Чайка» появилась Дженни Ламбер, а за ней бежала Салли, джек-рассел-терьер. Дженни быстро направилась к Лиз, и той пришлось остановиться. В их деревушке, куда ни пойди, непременно наткнешься на кого-нибудь, кто не прочь поболтать, так что Лиз всегда выходила минут на пять-десять пораньше.
– На работу? – спросила Дженни, а Салли принялась обнюхивать черные туфли-лодочки Лиз.
Дженни было чуть за сорок. Уроженка Сассекса, она перебралась в Тремарнок, выйдя за Джона, торговавшего рыболовными снастями в магазинчике на набережной.
– Мы к вам в субботу тоже придем – у нас семейный праздник. Ты работаешь?
Лиз кивнула:
– Суббота – день напряженный. На выходные у нас уже сейчас столики бронируют.
Дженни неодобрительно покачала головой:
– А ты хоть иногда отдыхаешь?
– Конечно, – заверила Лиз, – каждое воскресенье, а зимой еще и по понедельникам.
– Уж отдых-то ты заслужила, – сказала Дженни. Салли тянула поводок и рвалась вперед.
Дженни посмотрела на оранжевый цветок в волосах у Лиз и восхищенно улыбнулась:
– Какая красота! У тебя еще такой большой подсолнух есть, он мне тоже нравится.
– Хочешь, я тебе тоже такой сделаю? – предложила Лиз. – Это несложно, да и Рози поможет. Она обожает их мастерить. Мы на них уже руку набили.
Но Дженни и слышать об этом не желала.
– У тебя и без того работы хватает.
Лиз сделала всего несколько шагов, когда из узенького переулка, ведущего к площади, появилась Валери Барроуз, разведенная дама средних лет. Она переехала в Тремарнок из Суррея десять лет назад, когда ее брак развалился, купила тут дом под названием «Хатка» в двух шагах от «Голубки».
Злые языки утверждали, будто Валери в Тремарноке разонравилось и что в Бате у нее имеется любовник, к которому она то и дело наведывается. Впрочем, Валери действительно проводила все меньше времени в их деревушке.
Особым радушием и теплотой она похвастаться не могла, однако зла на нее никто не держал. Иное дело – ее сын Маркус. Тридцатилетний лоб, он, похоже, за всю жизнь ни дня не работал, и местные мрачно бурчали, что он, судя по всему, даже в тюрьме успел отсидеть. Парень ошивался с какими-то подозрительными типами, которые наезжали по выходным, мусорили, до трех ночи слушали громкую музыку и расхаживали по деревне с таким наглым видом, будто все вокруг принадлежит им.
Соседи не уставали жаловаться на Маркуса, пока ему самому это не надоело и он, к облегчению местных, не перебрался в другое место – а может, и опять угодил за решетку, кто знает? Как бы то ни было, дом их теперь нередко стоял запертым и темным.
