Свободного времени у нее оставалось много. Она пописывала стишки в зеленый плюшевый альбом, Петин подарок ко дню рождения, вышивала скатерки, бренчала на гитаре, подпевая себе таким тонким, слабеньким голоском, что казалось — вот-вот он навсегда оборвется. Еще в школе, в Брусчатом, ее прозвали почему-то «Катенька — жена декабриста»; кличка эта укоренилась, шла к ней, и долгое время в Косьве ее иначе и не называли.
А там подошло время, и Петя женился на старшей подруге Катеньки, Марусе, — на заводе ее всегда называли почтительно Марьей Давыдовной, — и хотя с невесткой Катенька ладила, забота о хозяйстве сразу отпала, и ей стало скучно сидеть без дела. Уехать к тетке? Нет, Катеньке не улыбалось снова попасть под ее придирчивый надзор. По объявлению на дверном стекле, не долго раздумывая, она пошла кассиршей в продуктовый магазин.
Здесь-то и настиг ее Гошка Севастьянов.
Как известно, человеку нужно кормиться не только хлебом насущным, но по возможности также и сыром, и колбасой, и мятными пряниками, и рыбными консервами, пить чай, запасаться сахаром. Был Севастьянов парнем холостым, молодым, видным. Оспинка на переносице придавала его лицу выражение сосредоточенное, серьезное. Родители его остались в деревне, он приехал в Косьву, поступил в новомартеновский цех — сперва уборщиком, потом — подручным сталевара. И вот, глядишь, он уже полноправный сталевар, должность уважительная, солидная. А жил Севастьянов по-прежнему в заводском общежитии, обедал, как водится, в заводской столовой, еду на завтрак и на ужин брал в продмаге.
Знакомство Севастьянова с Катенькой состоялось на почве кассовых операций.
Поглощенный хозяйственными размышлениями, какую брать еду, Гошка сперва и внимания не обращал на царящую перед ним в стеклянной клетке кассы небесную красоту. Но однажды в кассе не хватило мелочи, и произошла обычная в таких случаях, почти автоматическая перепалка:
— Нет сдачи, дайте пятнадцать копеек, — бранчливым голосом заявила кассирша.
Покупатель пошарил в карманах и, не глядя, ответил беззаботно:
— У меня тоже мелочи ни копейки.
Катенька не была грубым человеком, но почему-то так уж повелось, что даже самая воспитанная женщина, становясь кондукторшей или кассиршей, привыкает огрызаться, как лютый зверь. И Катенька грянула:
— А у меня что, монетный двор для вас? Нет у меня сдачи с рубля. Следующий!
И деньги Севастьянова вылетели из окошка кассы.
Но Гошка и сам, разумеется, не кончал пажеского корпуса и был не из тех, кто лазит в карман за словом.
