Поездка не доставляла мне особого удовольствия. Я гнал машину на предельной скорости, но ее мягкое покачивание совершенно не успокаивало меня. У меня не было темных очков, и, хотя солнце не било прямо в глаза, слепящее отражение субтропического солнца от белой дороги вызывало резкую боль в глазах. И хотя это была открытая машина, ее огромное и сильно изогнутое ветровое стекло исключало всякое дуновение прохлады, несмотря на то, что ветер свистел у нас в ушах. В зале суда, защищенном от солнца, температура достигала почти ста градусов, а сколько градусов было здесь, на открытом воздухе, я даже не мог и решить. Во всяком случае, было жарко, как в доменной печи. Нет, эта поездка решительно не доставляла мне удовольствия.
То же самое, очевидно, испытывала и девушка, сидевшая рядом со мной. Она даже не спрятала обратно в сумочку выброшенные мною вещи, а просто сидела, крепко сжав руки. Время от времени, на особенно крутых поворотах, она хваталась за верхний край дверцы, и это было единственное движение с ее стороны с той минуты, как мы покинули Марбл-Спрингс, если, конечно, не считать того, что она повязала голову белой косынкой. Она ни разу не взглянула на меня, и я даже не знал, какого цвета у нее глаза. И конечно, она ни разу не пыталась заговорить со мной. Раз или два я взглянул на нее, но каждый раз она упрямо смотрела вперед на дорогу — с бледным лицом и плотно сжав губы. Только на левой щеке горело красное пятнышко. Ею все еще владел страх — может быть, даже сильнее, чем раньше. Видимо, она думала о том, что ждет ее впереди. Я и сам задавал себе этот вопрос.
Когда мы проехали восемь минут, отмахав за это время восемь миль, случилось то, чего я опасался. Кто-то, несомненно, думал и двигался еще быстрее нас. Впереди на дороге возникла преграда. Это случилось на том месте, где какая-то предприимчивая фирма засыпала участок справа от шоссе щебенкой и ракушником, асфальтировала его и строила бензоколонку и закусочную для водителей.
Прямо поперек дороги стояла большая черная полицейская машина. Слева от нее почва резко обрывалась, образуя нечто вроде канавы футов пяти глубиной. С этой стороны проезд был невозможен. Справа, где дорога расширялась, ответвляясь к бензоколонке, красовался ряд тяжелых бензобаков на пятьдесят галлонов каждый, и эта стена из гофрированного железа тоже блокировала пространство между полицейской машиной и первой линией бензоколонок, расположенных параллельно шоссе.
