— В таком случае почему не сделать этого? — произнесла она.
В ее устах эта фраза не звучала пошло, но Хенсон хотел докопаться до сути.
— Из благодарности? Потому что я помог вам выбраться из скверного положения?
Ванда присела на край кровати, потом растянулась на . ней, закинув руки за голову.
— Нет,— сказала она.— Из-за того, что с первого дня в «Атласе» я испытываю к вам те же чувства. Я не ангел. Нет. Но именно благодаря вам я отказала Тому сегодня вечером. Отдав вам свое сердце, я не могла... словом, это было бы ужасно.
— Мне, старому человеку сорока шести лет?
— Сорок шесть лет еще не старость.
— И к тому же женатому!
— Это не моя ошибка!
— Короче, вы считаете, что влюблены в меня?
Ванда подумала над ответом и слегка покраснела.
— Я объясню вам завтра утром. Если...
— Если что?
— Если вы дадите мне возможность убедиться,:— честно призналась она.
— Я... я вижу.
Хенсон снял пиджак и развязал узел галстука. Двадцать три года супружеской жизни с Ольгой заставили его забыть, до какой степени может быть пленительно тело молодой женщины. Если и существовало на свете что-то более восхитительное, чем девушка, которая ждала его, то этого еще никто не описал, не изобразил. Её тонкое белое тело напоминало совершенную, уникальную конструкцию, каждый элемент которой соответствовал другому.
Он вспомнил о фильме, который смотрел по телевизору перед тем, как Ванда ему позвонила. В отношении секса она разительно отличалась от жены полковника.
— Хотите, чтобы я. погасил свет? — спросил он.
— Нет. Не надо. Я знаю, что делаю. Мне совсем не стыдно.
Ветер, колыхающий штору, дул с востока, горячий как никогда.
Хенсон повернулся и огорчился, увидев, что он один. На соседней, немного измятой подушке осталось несколько черных волосков; они напоминали ему о том, что Ванда спала рядом с ним.
Потом он сообразил: служащим «Инженерного атласа» следовало приходить на работу к восьми часам, а он, как начальник, являлся не раньше десяти. Ванда не стала его будить. Он посмотрел на будильник на ночном столике: было девять часов двадцать две минуты, и звонок был заведен на половину десятого. Он отменил завод, приподнялся и закурил сигарету, чиркнув спичкой. Уже совсем рассвело, когда они наконец заснули, но он не чувствовал усталости. Физическое измождение соседствовало в нем с огромным моральным подъемом. Прошедшая ночь стала для него революцией. Он понял, что зря загубил лучшие годы своей жизни.
Стряхивая пепел с сигареты, он заметил маленькую записочку. Крупным, круглым детским почерком Ванда написала:
