- Но нам-то это зачем? - Сэм погладил ладонью ствол "ремингтона". По мне - так лучше обойтись без этих вычислений. Какой прок тебе в том, что кто-то подскажет день твоей смерти? Вот уж ничего хорошего! - Сэм передернул плечами.
- Зная, что нам грозит, мы могли бы и соответственно подготовиться.
- Я не Крез, и ты тоже, по-моему, не шах персидский. К тому, что мы имеем, добавить нечего. Ну а если твоя молния шарахнет раньше, что ж... Во всяком случае, мы встретим ее не с голыми руками. В доме полно оружия, освещение, связь - все продублировано...
- Черт! - вырвалось у Виктора. Наклонив голову, он смахнул с волос липкую кляксу. Высоко в небе, распластав крылья, парил нашкодивший коршун.
- Великолепно! - Гордон не сдержал усмешки. Виктор и сам был готов прыснуть.
Одинокая птица плавно заходила на второй круг. Очевидно, она пребывала в игривом настроении. Не дожидаясь повторения досадного происшествия, донор бывший и донор настоящий поспешили укрыться под крышей.
Общаться с Гордоном оказалось удивительно просто. Сам того не заметив, Виктор успел поведать новому товарищу о прежней жизни в России, о времени, проведенном в плену, о Майкле, о Летиции. Сэм не изображал из себя слушателя, он им был. Не только рассказчиками славен свет - и слушателями тоже. На рассказываемое Гордон реагировал с редким добродушием - внимание его зарождалось не от глазированной вежливости, а от искреннего участия. Умея держаться собственного мнения, он не заглушал чужого. Неторопливый в суждениях, он многому не верил, но и не спешил с опровержениями. Жизнь приучила Сэма к осторожности, однако и осторожность его была странного свойства, подчас граничащая с неприкрытым наивом. Простецкие рассуждения Сэма плохо вязались со словом "стратегия", порой поражая неуклюжестью, но именно в этой неуклюжести угадывалась крестьянская осмотрительная расторопность. Он не делал ничего не подумавши, ступая по жизни лисьими шажочками путника, пересекающего топкое болото. И даже ярость его к Рупперту вынашивалась кропотливо и бережно, со временем обрастая очередными зловещими фактами. Перестраховщиком Гордона Виктор вряд ли смог бы назвать. В нужный момент бывший донор действовал стремительно, хотя к моментам этим он подбирался крадучись, неторопливо.
Осознав множественное их несходство, Виктор не ощутил, тем не менее, разочарования. Напротив, близость этого уверенного в себе человека наполнила его странным покоем. Чем-то он даже напоминал ему Летицию. И Сэм, и девушка, должно быть, одинаково озадачивали Виктора своим совершенно отличным от его собственного взглядом на жизнь. Угол зрения теперь он ясно понимал, что подразумевалось под этой метафорой. Летиция с Сэмом глядели на окружающее под иным углом зрения. Но, размышляя иначе, чувствуя иначе, они не отталкивали Виктора. Скорее, наоборот - разжигали его любопытство. Мир, где все немножечко не так, где есть загадочное отличие, не может быть неинтересным. И отсутствие любопытства знаменует прежде всего собственную убогость. Убогость или усталость, ибо у всякого человека лишь два пути при встрече с загадкой: пройти мимо, не обратив внимания, или же, проникнувшись восхищением, задержаться, пытаясь понять, и даже не понимая, любоваться. Виктор безусловно принадлежал к числу последних. Сейчас он наконец-то нашел в себе мужество признать, что ни Летицию, ни Сэма Гордона он не в состоянии понять в полной мере. Другое дело - Майкл. Возможно, Майкл был частью его самого, и здесь вопросов не возникало. Гордон совершенно не походил на Майкла, и немудрено, что в беседе с ним - человеком, которого Виктор знал неполные двое суток, он так разоткровенничался.
