Примерно в то же время она стала больше участвовать в разных музыкальных событиях, где-то кому-нибудь аккомпанируя, где-то выступая сольно. Вальдек это всячески поощрял, и скоро она стала ездить по городам. Ограничения действовали уже не так строго, из-за общего развала, а еще (более зловещая причина) от сознания того, что человек-то едет, но остаются члены его семьи. Так или иначе, Пенелопе раз-другой разрешили выехать за границу, а однажды даже выскользнуть за железный занавес. Она ни на миг не заподозрила, что отец взращивает семя ее побега: сама по себе она была счастлива.
Но страна к тому времени стояла на коленях.
Магазинные полки опустели почти окончательно.
Очереди росли.
Много раз, заиндевелые, потом под снежным дождем, они вместе часами стояли, дожидаясь хлеба, а когда доходили до прилавка, ничего уже не оставалось – и скоро он понял. Он знал.
Вальдек Лещчушко.
Статуя Сталина.
Неслучайная ирония: ведь он не сказал ей ни слова; решил за нее, заставил ее быть свободной или, по меньшей мере, навязал ей выбор.
День за днем он вынашивал свой план – и вот час настал.
Он отправит ее в Австрию, в Вену, играть на концерте – на конкурсе – и даст понять, что возвращаться не нужно.
Вот с этого-то, по-моему, и начались мы, братья Данбары.
В общем, это была она, наша мать.
Лед и снег, столько лет назад.
И вот посмотрите на Клэя, в далеком будущем.
Что мы о нем можем сказать?
Где и как на следующий день жизнь началась заново?
Ну, при многообразии, что было к его услугам, это, вообще-то, было довольно просто.
Он проснулся в самой просторной спальне города.
Для Клэя это был идеальный вариант: одно из странных, но священных мест: кровать в поле, где разгорается рассвет и блестят далекие крыши; или, точнее, старый матрас, выцветший до слияния с землей.
Вообще-то, он часто туда ходил (и всегда субботними вечерами), но уже много месяцев не оставался там до утра, на пустыре за нашим домом. Но даже так, в этом все же была какая-то странно утешительная привилегия: матрас протянул гораздо дольше, чем имел право.
И в этом свете все казалось нормальным, когда Клэй открывал утром глаза. Все было тихо, мир неподвижен, как картина.
Но потом все принималось подскакивать и сыпаться.
Что же я натворил?
Официально это называлось Окружность.
Одна тренировочная дорожка и конюшни при ней.
Но это было много лет назад, в другой жизни.
Но тогда это было место, куда съезжались все коневладельцы без гроша в кармане, пробивающиеся тренеры и второсортные жокеи: работать и молиться.
