Когда женщина окончила работу, Торвард вынул из кошеля на поясе золотое кольцо с уладским узором. Это было кольцо Дельбхаэм из усадьбы Камберг, но Торвард уже не помнил, откуда оно у него. Шитье накидки не стоило таких денег, но раз уж он давал, значит, знал за что.
– Эта вещь тебе еще пригодится, Торвард конунг, – сказала барландка, только глянув на кольцо.
Торвард сунул его обратно и вынул взамен крупную золотую монету. На ней был изображен какой-то чужой бог с широко разинутым ртом и солнечными лучами вокруг головы – такие принято называть «солидами». Этих монет штук сто раздобыли в одном кургане на юго-западном берегу, в земле эберов, куда Торварда занесло однажды пару лет назад, и они считали тот поход удачным, хотя Бьёрн Большой тогда и остался без двух пальцев, отгрызенных духом, охранявшим курган. Монету барландка взяла с такой же невозмутимостью, будто ей каждый день вручают стоимость пропитания целой семьи на несколько лет.
– Ты, Торвард конунг, родился в год Белого Волка, а это значит, что ты идешь по его пути, – сказала она на прощание. – Но ведь по всякой дороге можно идти в две стороны. Если ты пойдешь вслед за Белым Волком Раммана, он выведет тебя из тьмы к свету. А если ты поддашься силам тьмы и пойдешь против его пути – ты останешься во тьме.
– Ты говорила, что белый волк рыщет в ночи. Так и есть – в жизни моей наступила ночь. Он должен карать зло – а что мне делать, если зло поселилось внутри меня?
– Убить его в себе. Стать белым волком, преследующим зло внутри своей души.
– Это трудно.
– А когда ты искал легких путей? И кому же с этим справиться, Торвард конунг, если не тебе? Ведь нет человека сильнее тебя.
Сразу после этого барландцы уехали с Ветрового мыса.
Несколько дней, нужных для приведения себя в порядок, фьялли почти никуда не показывались. Только по утрам они выходили поупражняться – в дружине фьялленландских конунгов ежедневные упражнения были в обычае круглый год, кроме как в походе. А пребывание на берегу и в доме, пусть и чужом, Торвард походом не считал. Находилось немало желающих поглазеть на фьяллей и их легендарное умение обращаться с любым оружием. А в особенности на то, что большого умения не требовало, но поражало кваргов само по себе – как конунг фьяллей отжимается от грязной мокрой земли, лежа в общем ряду со своими хирдманами – сорок раз, пятьдесят, шестьдесят, семьдесят. Чтобы потом, после перерыва, вновь взявшись за весла, не кряхтеть от боли в мышцах, так истязать себя не требовалось, но Торвард, словно сбившись со счета, был неутомим. Не замечая грязи, холода и дождя со снегом, он старался сжечь переполнявшую его темную силу, предавался этому делу с яростью, пытаясь вымотать до изнеможения грозного противника, находящегося внутри него самого. Но погода оставляла конунговым домочадцам, особенно женщинам, мало поводов выйти во двор и еще меньше – там задержаться. А праздного любопытства фьялли не приветствовали – после того как метко брошенный через плечо нож пригвоздил к стене шапку одного из наблюдателей, это поняли все.
