— Что вы делаете! — крикнул побледневший Полумаргинал, а Тито погрозил ему смуглым пальцем и сказал:
— Я же говорил, что Паленые!
— Вот этого я не люблю… — строго произнес быстро трезвеющий Майор. Он надел свою каску и строго прищурился:
— Так-то вы встречаете посетителей. Ага…
— Но вы же сами просили… — пролепетал вконец перепуганный Полумаргинал.
— Я ничего у тебя не просил, — сказал я, недвусмысленно накручивая старшего на левую руку, — и вообще, да будет тебе известно, я не имею привычки что-либо у кого-либо просить. Понятно?
— Нятно, — ответил он невнятно.
Я бросил его на стол, и он стал медленно раскручиваться назад.
Леоо на всякий случай вывернул ему руку и предложил отвести в Каменный Мешок.
Лицо старшего страдальчески исказилось.
— Не надо…
Майор с ужасом отверг предложение своего патрульного и молча, уставился на Полумаргинала, сказав:
— Где-то я тебя субчика видал.
Тот сглотнул слюну и, попытавшись вытянуться во фронт, сообщил нам, что десять лет отдал Войску Конфедерации, в свое время.
— А кому ты отдал оставшиеся семьдесят лет? — страшным голосом спросил майор, — Принцу и его Сателлитам.
Несчастный заорал, что он ни в чем не виноват, и Картинки эти у него тут оказались со старых времен. К тому же вдруг стал брыкаться, как Желтая Кобылица в брачный период и случайно лягнул ногой стул. Который, отлетев в сторону, больно стукнул Тито по коленной чашечке. Майор заорал:
— В Каменный Мешок его! Так мои ноги!
Тито козырнул и стал помогать Леоо выкручивать руки задержанному. Молчавшая до сих пор Сушеная Голова завопила:
— Бей Моржей! — а задержанного вывернуло, и он стал блевать, обнажая свое истинное нутро.
Пока они сражались, я еще выпил джина, закусил джемом, и угостил джебом попытавшегося было рыпнуться охранника.
Немногочисленные посетители по-тихому рассосались, и мы, оставив обнажившего нутро Полумаргинала в теплой компании своих сателлитов покинули заведение резонно решив никого не наказывать. Правда, оказавшись снаружи, облили бензином парадную дверь и подожгли, вместо автографа.
Последнее, что я увидел, влезая на броневик было угрюмо-недовольное лицо швейцара.