А дамы еще пуще друг дружку возненавидели. Они и раньше завидовали: мисс — мачехиной красоте, а та — ее образованности; мисс попрекала миледи Излингтонским пансионом, а миледи насмехалась над ее косым глазом и кривым плечом. А теперь и впрямь было из чего ненавистничать. Потому что обе они влюбились в мистера Дьюсэйса — даже миледи, на что уж была холодна. Ей нравилось, что он всегда умел ее позабавить и рассмешить. Нравились его повадки, и как сидит на лошади, и что красив; сама вышла из простых, так ей особенно нравилось, что он — настоящий барин. А мисс — та прямо полыхала. Она этим делом — то есть любовью — начала заниматься еще в пансионе; чуть было не сбежала с французом-учителем, потом с лакеем (это, скажу вам по секрету, вовсе не диво и не редкость; я и сам мог бы немало порассказать) и этак с пятнадцати лет. Дьюсэйсу она прямо вешалась на шею — и вздыхает, и ахает, и глазки строит. Хохочу про себя, бывало, когда ношу хозяину розовые цидулки от влюбленной девицы, сложенные на манер треуголки и надушенные, как парикмахерская. Хозяин, хоть и негодяй, был все-таки джентльмен, и, на его вкус, девица хватала через край. А в придачу была кривобока и косоглаза; так что если бы денег у них оказалось поровну, Дьюсэйс наверняка выбрал бы мачеху.
Вот это-то он и хотел вызнать — у кого сколько денег. В Англии это просто: стоит заглянуть в завещание, а они все хранятся в Докторс-Коммонс[8]. Но у индийского набоба завещание хранилось в Калькутте или ином дальнем краю — где же тут достать копию! Надо отдать справедливость мистеру Дьюсэйсу: леди Гриффон он любил не из интересу; он охотно женился бы, будь у ней на целых десять тысяч меньше, чем у мисс Матильды. Но он хотел до поры до времени попридержать их обеих — а там и подсечь ту рыбку, что пожирней, трудно ли умеючи? К тому же мисс уже и так заглотнула крючок.
Глава II
«Чти отца своего»
Я сказал, что в доме у Гриффонов все обожали моего хозяина. А вернее сказать: все, кроме одного, — молодого француза, который до нас был очень хорош с миледи и занимал при ней как раз ту должность, которая досталась достопочтенному мистеру Дьюсэйсу. Стоило поглядеть, как мой молодой джентльмен вытеснил шевалье Делоржа и преспокойно занял его место. Мсье Делорж был очень расторопный молодой джентльмен, по годам ровесник моему хозяину и из себя не хуже, а вот нахальства ему не хватало. Не то чтобы этого товару во Франции не водилось; но мало, очень мало кто имел его столько, сколько мой хозяин. Притом же Делорж был в самом деле влюблен в леди Гриффон, а хозяин только притворялся, и это, конечно, давало ему преимущество перед бедным французом. Он всегда бывал любезен и весел, а Делорж — уныл и неловок. Хозяин, бывало, успеет отпустить леди Гриффон дюжину комплиментов, а шевалье все только вертит в руках шляпу, пялит глаза да вздыхает так, что жилет ходуном ходит. Эх, любовь, любовь! Разве так побеждают женщину? Нет, не так, не будь я Фицрой Желтоплюш! Я и сам, когда начинал по части женского пола, тоже все вздыхал да молчал вроде бедняги француза. И что же? Четыре первые обожаемые женщины жестоко надо мной надсмеялись и выбрали кого поживее. Конечно, после этого я взялся за дело иначе, и все пошло на лад, смею вас уверить. Впрочем, что же я все про себя? Это уж называется экзотизм, а я этого не терплю.
