- Не смей меня преследовать! Не смей мне говорить свои колдовские речи, убийца! - выкрикивал Саша, отступая в рассеченный бесконечными вспышками и громами, шумящий проход между телегами.
Вэлра, усмехаясь, поднялась вместе с синим пламенем под черную завесу, стала растекаться по ней, говоря:
- Беги, беги, если хочешь. Знай только одно: еще до вечера, окруженные пустотою, ты взмолишься. Ты позовешь меня - единственную твою любовь. И я приду! Знай, что я приду и эта, третья ночь, будет нашей!
А Саша, вновь обливаемый дождем, кричал:
- Ты... Ты... Поклянись мне, что больше не причинишь вреда никому!
- Ты сам, не замечая того, давишь стольких жучков, когда идешь к своей цели по лесной тропинке. Как же ты можешь требовать, чтобы я никогда и никому вреда не причиняла? - усмехнулась Вэлра.
- Чтобы ты никогда не причиняла вреда близким мне людям!
- У тебя только один близкий человек - я.
- Чтобы никогда не причиняла вреда тем людям с которыми я общаюсь! Поклянись, поклянись ты... ты... - Саша захрипел, закашлялся.
Вэлра махнула рукой:
- Хорошо - больше не буду им причинять вреда, но ты все равно, завтра будешь моим. Все равно - третья ночь будет нашей.
"Никогда, никогда, никогда..." - твердил про себя Саша, убегая по истекающему дождем парку.
Теперь он бежал по асфальтированным дорожкам, и, через какое-то время, вырвался к "рыбьему хребту". Пошатываясь, и все еще твердя: "Никогда, никогда...", подбежал к тому месту, где стоял он в последний раз с Женей, и обнаружил, что земля там выжжена, на земле лежит несколько крупных, бесформенных углей, а больше ничего нет.
Дальнейшего Саша уже не помнил. Кажется он бежал куда-то по темным болотам, а потом, над самым ухом раздался голос "сонного":
- Ведь сказано было - никуда не отлучаться. Придется отсчитываться, где был...
* * *
Очнувшись, Саша обнаружил, что лежит на своей кровати; и что, за сокрытым простынею балконом уже светит день.
И слышались оттуда голоса старушек:
- Вот прямо здесь и разбилась. Говорят молодая, красивая.
- То-то, что это дело непонятное. Здесь целая банда орудует.
- Она то тут и лежала...
И Саше стало тошно от этих голосов и до боли сжалась в нем мысль: "Зачем они говорят о той кого не знаю? Зачем говорят о том, чего не знают, и о том, что забудется? О том, что их не касается?.. В чем смысл этого бесконечного трепа?!"
И тут, откуда-то с края улицы, раздались пьяные голоса:
- Эй ехо!.. Эй, ты, я ж с тобою иду-у-уу!
