А несколько лет спустя после того определяющего впечатления Стрельников вдруг поменялся – стал молчалив и замкнут. Такой его настрой производил на окружающих прямо противоположный эффект. Он относился к той породе людей, чье напряженное молчание давит на присутствующих, как многометровая толща воды, лишая даже мысли о свободных, непринужденных движениях.
«Андрей погиб», – в какой-то момент разъяснил Мирославу отец резкую перемену в близком знакомом. Мирослав, конечно, хорошо знал Андрея, рыжего курносого мальчишку, с которым ему часто доводилось играть. Они были ровесники, Погодин родился раньше всего на несколько месяцев, но Андрей всегда воспринимался им как младший. «В мать пошел», – говорил про сына Стрельников, наблюдая, как бережно и деликатно тот относится к игрушкам, выбирая для себя тихие и спокойные развлечения, как удивленно и будто растерянно смотрит на мир широко открытыми светло-голубыми глазами.
Время спустя после гибели сына Стрельников выровнялся и стал чем-то средним между тем, каким был до и каким – сразу после нее.
С момента начала путешествия в Тибет Мирослав несколько раз украдкой приглядывался к вновь изменившемуся Владимиру Сергеевичу, пытаясь понять, не связана ли эта перемена с его пошатнувшимся психическим здоровьем. Тут уж, как говорится, «чем черт не шутит», эмоциональные перегрузки и сильнейший стресс могли сыграть против даже самой крепкой психики. Но нет, Стрельников мыслил здраво, действовал четко, излагал внятно. Разве что симптомы легкой эйфории можно было трактовать двояко. Но Мирослав не был склонен к излишней мнительности. В конце концов, он и сам испытывал нечто подобное, предвкушая волнительный опыт исследования относительно диких тибетских просторов.
Лишь однажды во время беседы со Стрельниковым Погодин насторожился. «Потому что русские уже в Сирии», – обмолвился Владимир Сергеевич. «И?..» – вопросительно протянул Мирослав, рассчитывая на пояснения. Пояснений не последовало. Стрельников только хохотнул, довольный произведенным эффектом, и сноровисто подмигнул помолодевшим глазом: «Учи матчасть, студент». «Интригует. Куражится, – решил Мирослав. – Что ж, вполне в его духе. Как же мы без шарад. Ладно, чем бы дитя ни тешилось… По ходу разберусь». На том и успокоился.
«Боинг» планомерно терял высоту. Под крылом, уже близко, желтела легендарная земля Тибета, над горизонтом светился ярко-бирюзовый, словно декоративный, купол неба. Сходство с декорацией усиливали белые фактурные облака, которые будто были сделаны из картона и ваты, а после развешаны по периметру купола рукой взыскательного художника. Облака имели четкие округлые формы и навевали ассоциации с иллюстрациями к детским сказкам. Самолет сделал дугу над грядой разномастных горных пиков, замыкающей территорию аэропорта в живописное кольцо, и пошел на посадку.
