– Тридцать шесть…сестры и братья… черные, красные… скажите правду! Что было? Будет? Не утаите!
Замелькали пестрые рубашки, в глазах зарябило, будто в калейдоскопе, и карие глаза Нины блеснули от любопытства. Павел подсел ближе, впился в шевелящийся рот знахарки, стараясь не пропустить ни слова.
– Вижу свадьбу, – бормотала бабка Ефимия, поддевая скрюченными пальцами карты и шлепая каждой о клеенку. – Будет у тебя, девка, двойня. В церковь ходи… Сорокоуст… молебен. Спасителю и Богородице… а еще целителю… всем святым. Ты, парень, молись Николаю… архангелу Рафаилу, целителю. Сила окрепнет… бесплодие отступит. Сскоро дорога, – указала на шестерку треф, – дальняя, сложная. Нехорошее… А что? Не разгляжу. Шестерка бубей с пиками – болезни. Обман. А тут, – ткнула в короля пик, – дурной человек. Рядом пиковая дама. Ох, неприятности… а пользой закончится или вредом, не пойму. Карты путают. Только здесь пиковый туз при семерке. А это значит…
Она замолчала, нахмурилась. Нина подняла на бабку испуганный взгляд, и Павел прочел по губам:
– Что же?
Знахарка не ответила. Что-то мягкое ткнулось в ноги, блеснуло зелеными плошками глаз.
– Что там? – повторила Нина.
– Кош-ка!
Павел нагнулся и с удовольствием погладил лоснящуюся спинку. Зверек широко зевнул, а, может, мяукнул и начал тереться о щиколотки, вздымая подрагивающий хвост. Ефимия разулыбалась:
– Дашка моя. Она болезни чует. Вишь, льнет? Ну, будет, будет!
Она похлопала по скамье рядом с собой, и кошка прыгнула к хозяйке, свернулась черным клубком. Бабка смахнула колоду на край стола, затушила витую свечку.
– Помните наказ, – прошамкала она, старательно выговаривая слова. – Читайте молитвы десять дней, а после ко мне возвращайтесь. Поняли?
Павел кивнул. Кивнула и Нина. Оба поднялись, попрощались. В благодарность оставили у порога крупу, молоко и масло – деньгами Ефимия не брала.
После задымленной избы воздух показался Павлу освежающим. Березы, черные и мокрые после дождя, клонили к плетню отяжелевшие ветки. У дороги притулилась белая «Нива», а кругом стояла тишина, да такая, что в ней вязли все звуки мира, и Павел видел только, как трепещет на ветру листва, как дворовый пес бесшумно разевает пасть, как гравий под подошвами откатывается в стороны. Павел тонул в тишине, как в омуте, и в этом было какое-то болезненное наслаждение.
Лишь по вибрации понял, что заработал мотор. Нина пихнула его локтем. Павел повернулся и встретился с ее вопрошающим взглядом. Нахмурившись, она намекая постучала себя по уху. Игра закончилась.
