Тот схватил мужика за ворот, рванул на себя. А потом со стороны пришел удар.
Голову обложило горячим звоном. Павел пошатнулся, но не упал, только отступил на шаг, а перед глазами веером рассыпались белые искры и завертелись, как в калейдоскопе.
– Так, значит! – сквозь звенящую тишину прорвался густой бас Черного Игумена. – За дар и исцеление дерзостью отвечать? Пес!
Он шаркнул сапогом в пыли, и пластиковый цилиндр тускло блеснул в закатном свете. Павел, замахнувшийся было для ответного удара, окаменел и прижал ладони к ушам, но не нащупал привычной улитки звуковода. Кровь прилила к голове, в памяти тугим гулом отозвались барабаны, и солнце полыхнуло над дорогой, как зарево пожара.
– Уби-рай-ся-от-сю-да! – четко и жутко проговорил Степан. – По-жа-леешь!
Потом наступил на цилиндр ногой.
Пластик хрупнул как переломленная кость, и Павел – оглохший, с прижатыми к ушам ладонями, – услышал. Он медленно выдохнул, мир окрасился в пламя, а фигура Степана – в уголь. Бросившись вперед, Павел ударил наугад, целясь в бородатое лицо. Его руку перехватили, вывернули так, что затрещали суставы.
– Пес! – прогудело пламя сквозь грохот барабанов и скрежет электрогитар. – Еще-раз-попадешься-убью!
Его отшвырнуло на дорогу. Павел упал головой в пыль, и мир перевернулся, как стеклянный шар. И там, в этом шаре, в опрокинутой церкви, крестом вспоровшей кровавое небо, из распахнутых дверей посыпались люди.
Приступ случился почти сразу по возвращению в Червонный кут. Багряная монета солнца обуглилась и завалилась за окоем, а вместе с ней повалился и Степан. Очнулся он, когда над тайгой горел лишь узкий огненный ободок, зато все небо было вымарано кровью, и кровь текла по подбородку, оседая в спутанных волосах и капая на рубаху.
– Что… – прохрипел Степан, вытирая губы. Язык едва ворочался в распухшем рту, голова гудела, точно под черепом звенел и звенел взбесившийся колокол.
– Приступ у тебя был, Степушка, – пролепетала жена. Сидя на земле рядом, с непокрытой головой, она взволнованно всхлипывала и гладила мужа по щеке дрожащей ладонью.
– Сам… знаю, – отозвался Черных и отвел ее руку. – Кто с Акулькой?
– Сестра Алена…
– Черт знает, кто такая, – просипел Степан, заелозил ногами по рассохшейся глине, привстал. Чугунная башка тянула книзу, багряная муть перед глазами колыхалась, и сквозь нее проступали фигуры привидений – грязно-белые, как талый снег, дрожащие, как свечное пламя. Лица кривились уродливыми масками, не лица – хари.
