Огромный ключ повернулся в замке. Железная дверь скрипя отворилась. Путешественники вошли в Бахчисарайский дворец.
Пушкин приехал в Бахчисарай больной. То ли сказалась усталость от трудной дороги и непривычно долгой поездки верхом, то ли вымочил дождь и был холодный ночлег, — лихорадка вернулась. Хотелось скорее добраться до места, напиться горячего и улечься в постель. Но побывать в Бахчисарае — и не увидеть дворца…
Покинув север наконец,
Пиры надолго забывая,
Я посетил Бахчисарая
В забвеньи дремлющий дворец.
Среди безмолвных переходов
Бродил я там, где, бич народов,
Татарин буйный пировал
И после ужасов набега
В роскошной лени утопал.
Ещё поныне дышит нега
В пустых покоях и садах;
Играют воды, рдеют розы,
И вьются виноградны лозы,
И злато блещет на стенах.
За железной дверью оказался выложенный мрамором внутренний дворик с двумя мраморными фонтанами.
Романтическое предание о том из них, что стоял против двери, Пушкин слышал ещё в Петербурге. Рассказывали, будто один из Гиреев влюбился в юную пленницу, привезённую в его гарем. Девушка вскоре умерла. И безутешный хан воздвиг в память о ней мраморный фонтан, который как бы оплакивал бесценную потерю. Вода лилась из самого сердечка открытого мраморного цветка, как слёзы из глаз, переливалась из чашечки в чашечку и никогда не иссякала. «Я прежде слыхал о странном памятнике влюблённого хана. К** поэтически описывала мне его, называя la fontaine des larmes[2]. Вошед во дворец, увидел я испорченный фонтан; из заржавой железной трубки по каплям падала вода».
Старый солдат объяснил, что «каплица» (так назвал он фонтан) ранее стояла в саду, но для пущей сохранности светлейший князь Потёмкин велел перенести её сюда, под крышу.
Двери из коридора нижнего этажа вели в божницу — домовую мечеть, в ханскую канцелярию, зал совета и суда.
Цветные стёкла витражей умеряли лучи солнца, циновки скрадывали шаги, мраморный бассейн с водомётом давал свежесть и прохладу.
Зал совета и суда был велик. Здесь заседал диван — совет хана, назначались сроки войн и набегов, судили врагов и пленников, делили захваченную добычу. Десятая часть награбленного приходилась на долю хана. Её продавали тут же, в одном из помещений дворца.
В торжественные дни хан сидел в этом зале на оранжевых сукнах в отороченном соболем золототканом халате и в собольей шапке, украшенной согруджами — пышным султаном из перьев, скреплённых драгоценным алмазом. Кругом стояла стража. А перед ханом раболепно теснились мурзы, улемы, беи, военачальники, придворные, муллы.
