Пушкин шутливо утверждал, что увлечений у него было сто и ещё тринадцать, иначе говоря, очень много.
Мария Волконская писала о Пушкине: «Как поэт, он считал своим долгом быть влюблённым во всех хорошеньких женщин и молодых девушек, с которыми он встречался…»[221]
В некоторых изданиях Пушкину приписаны следующие слова: «В большей или меньшей степени я был влюблён во всех хорошеньких женщин, которых знал, все они изрядно насмехались надо мной и, за исключением одной, со мной кокетничали»[222]. Происхождение этой цитаты не вполне ясно, так как в этих изданиях она приведена без ссылки на источник.
Стихи и слава обеспечили поэту всеобщее внимание, искушавшее его ежечасно. Светские дамы наперебой кокетничали с ним. Но многие ли принимали всерьёз его чувства?
Пушкин шутливо обобщил свой любовный опыт в письме к своему преданному другу Элизе Хитрово: «Я больше всего на свете боюсь порядочных женщин и возвышенных чувств»[223]. К тому времени Пушкин утратил многие из былых иллюзий. Поучая шестнадцатилетнего Павла Вяземского, он говорил, что для мужчины важно уметь приковать к себе внимание женщины «и в этом деле не следует останавливаться на первом шагу, а идти вперёд, нагло, без оглядки, чтобы заставить женщину уважать вас»[224]. Что выражали эти поучения: минутное настроение поэта или опыт стократных обид? Печальным аккордом звучали стихи:
Когда на память мне невольно
Придёт внушённый ими стих,
Я так и вздрогну, сердцу больно,
Мне стыдно идолов моих.
Ушаковский перечень женских имён получил не соответствующее его содержанию наименование «Дон-Жуанский». Он ни в коем случае не был перечнем побед распутного ловеласа, перечнем женщин Пушкина. Он включал увлечения поэта по большей части платонические.
Впервые свет стал обсуждать возможность перемен в жизни Пушкина в период его ссылки в Михайловское. Опальный поэт сам дал пищу для таких толков. В 1824 г. он зачастил в Тригорское. Его увлечение дочерью Осиповой Евпраксией Вульф перестало быть секретом. Осенью он, шаля, мерялся поясами с Зизи-Евпраксией. «…Талии наши, — писал тогда поэт брату, — нашлись одинаковы. Следственно, одно из двух: или я имею талию 15-летней девушки, или она — талию 25-летнего мужчины. Евпраксия дуется и очень мила…» Вскоре же в «Евгении Онегине» появились строфы о строе «рюмок узких, длинных, подобных талии твоей, Зизи, Кристал души моей…» В этих строках свет увидел доказательство того, что Пушкин питает серьёзные намерения в отношении к Евпраксии. Но подозрения были ошибочны.
