Потом была весна, шальная, солнечная, быстрая. Майская сессия шла легко и весело. Получив свои пятерки, они брались за руки и сбегали по крутым тропинкам Ленинских гор к реке. Яркая белизна модной нейлоновой рубашки оттеняла его загар. Понятно, когда успел загореть — выбирался уже на байдарке с отцом, они часто путешествовали вдвоем и иногда забирались очень далеко, например, на Приполярный Урал. И когда он рассказывал ей про камни и мох, про глухое безлюдье, про то пружинное ощущение, с которым только и удается пробиться сквозь пороги и водопады, она мысленно представляла себе это и завидовала, надеясь, что когда-нибудь и ее возьмут с собой.
На Ленгорах можно было сесть на речной трамвайчик и плыть, а можно было затеряться меж стволов, найти лежащее бревно и долго сидеть в обнимку, разговаривая о разных вещах и временами переходя на торопливые легкие поцелуи. В тот раз они пристроились на скамейке, скрытой от посторонних глаз густыми рябиновыми зарослями, где перегретый воздух рябил от узких резных теней. Их потянуло друг к другу, но когда она обвила его шею руками, он вдруг сказал, что ее часы тикают слишком громко. И когда она расстегнула ремешок и рассеянным броском зашвырнула их в кусты, серьезно заявив: «счастливые часов не наблюдают», оба рассмеялись. Сколько времени сжимали они друг друга в объятиях, сказать трудно, но когда шквал пронесся, мальчику пришло в голову немедленно отыскать пропажу. Следующие полчаса они ползали под кустами, фыркая от смеха и прощупывая каждый сантиметр, вывозили руки в черной грязи, но проклятые часы как сквозь землю провалились, будто кто-то стоял в зарослях и ждал, когда добыча сама плюхнется в подставленные руки, а потом ретировался неслышно или просто растворился в природе. Но вдруг ей резко расхотелось смеяться. Запах земли — вот что заставило тревожно задрожать ноздри, вдохнуть сильнее и впустить в легкие что-то живое, странно изменившее внутренний ритм. Что-то отозвалось в животе, какая-то темная вода, волнуясь, поднималась к горлу. Ей стало не по себе, она вскочила на ноги и переключилась на мысль о потерянных часах.
Было досадно — часы подарил отец на шестнадцатилетие, самые обыкновенные, не девичьи, а «молодежные» — простецкий циферблат и дешевый кожаный ремешок, но семья жила трудно, и неизвестно когда еще получишь новые. Однако и особого рода гордость она чувствовала — приятно вот так, запросто, совершить красивый жест ради минутного каприза того, кого любишь! Впрочем, приятность сошла на нет, стоило мысленно представить разъяренную мамочку, которая и так все дочкины проблемы связывала с неудачным кавалером.
