Ежели ты читаешь, о Дева, которую видел я лишь мгновенье, то я счастлив безмерно, тогда я улыбаюсь, глядя на этот лист! Знай же, что вся жизнь до того мгновенья, и все это кошмарное существование после него - ничто! Вся вечность ничто перед тем мгновеньем! Оно, то мгновенье, когда я увидел тебя, оно каждый день в памяти, в сердце, в душе моей произрастает непрерывно. Я вижу его цветком среди развалин поднявшимся... Впрочем, все то слова, и, мне кажется они слишком блеклые против моих чувств. Потому оставим...
Пока я опишу, что со мной было за эти дни. Эх, голова так гудит - пальцы не гнуться - все тело, словно разваливается... Лишь бы суметь дописать. Ну а пока, на всякий случай, я просто скажу, что вас Люблю. Я могу так говорить, я выстрадал это... Как же я вас Люблю! Господи, как же жаль, что не могу вам этого сказать прямо! Господи, как же я вас люблю... слезы...
Сейчас так не хочется возвращаться из моих чувств к тебе туда, назад, в город - но все же описать надо, потому что иначе никто про это и не узнает. Постараюсь быть краток, так как времени осталось совсем немного...
Итак, начнем с того, что было семь дней назад.
Я очнулся в темноте, выбрался из своего укрытия - огляделся. Оброненный мною автомат, конечно же забрали. А если бы даже и оставили - я бы не взял его. С некоторых пор меня стало воротить от одного вида оружия. Любого оружия, черт подери!
Во дворе у костров грелись жителей этой страны. Где-то дальше гремело, разрывалось, прорывался треск пулеметов - все то, к чему я так и не смог привыкнуть. Все то, что истерзало... Ладно...
Мне удалось пробраться никем незамеченным, выползти на улицу.
Вот там ждало меня тяжкое испытанье, описание которого, о Дева, вы все же дочитайте до конца.
Вы, должно быть, не знаете, как пахнет горелая плоть. Этот запах захлестывает пронзительной волною, он прорезается к вам в легкие, и вас выкручивает наизнанку. Вас выкручивает, но не рвет, вы Дева, вся выкручена на изнанку, все болит все рвется - все сильнее и сильнее и от этого нельзя убежать - к этому, если у тебя честная сердце и душа, нельзя привыкнуть.
Зачем пишу вам это? Вам прекрасной и святой, которая никогда и не ведала о подобных ужасах?... Потому что все это время я вспоминал вас, и вас образ был безмерно сильнее этого, людьми созданного ада. Вы должны это знать, потому что - верю! - прошлись бы вы по этим черным улицам и улеглась бы боль; а там, где бы вы ступали, дева, произрастали цветы! Вы бы предвечным родником... Нет, я мог бы писать это вечно, и лучше - в стихах. Но у меня впереди не вечность, а считанные часы, а то и минуты.
