- Ну что взяться за нее? - спросил тот перегарный "страж порядка" с нечеловеческим лицом - и видно было, что ему и впрямь хочется "взяться", что ему ничего не стоит и избить девушку до полусмерти.
И вот начальник замер, глядя на это светлое лицо, на это непостижимое, жалостью к нему обращенное сострадание в очах; ему казалось, что в его болезненный мир ворвался родник из мира иного, давно уж им позабытого... И вот человеческая совесть боролась в нем, с жаждой раскрыть шайку - раскрыть любыми средствами, ради повышения, ради денежной награды.
И неожиданно он твердо понял, что ничего он от нее не услышит. Ее могли избить и до полусмерти, ее могли провести через любые муки - в ее спокойных глазах он прочел, что ничего она не скажет - это была уверенность, это была твердость, от которой дрожь пробежала по спине начальника.
- Ну, возьмусь я за нее? - в нетерпении вопрошал "перегарный".
- Да ты это... - вновь забилась в голове его борьба... - К черту!... Возьмись...
Лицо Катино оставалось столь же спокойным, "перегарный" схватил ее за руку, поволок к двери. Начальник знал, что предстоит ей - все потом будет выведено так, что, якобы, она в таком состоянии и была найдена - никакой ответственности, такое проводилось не один раз и было в совершенстве отработанно (не с девушкой, правда).
Сейчас хлопнет дверь и... Он знал, что вновь и вновь будет видеть этот, проникший в его мир, светлый лучик, вновь и вновь будет вспоминать родник глаз... Дверь хлопнула... Поздно...
Он вскочил из-за стола, бросился к двери - шаги в коридоре - еще не поздно все остановить - открыть дверь - окрикнуть подчиненного - он схватился за ручку - капельки пота выступили на лбу его.
- Ведь, он же "возьмется", ведь, он же... Остановить... остановить... - и он уже дернул ручку, как за спиною, на столе пронзительно и долго заверещал телефон.
И с этим треском отхлынуло мучительное решение. С треском - ворвался привычный его адский мир с преступниками, графиками их отлова, с кровью, со злобой обоюдной, с жаждой выслужится. С тупым этим треском вырвалась былая уверенность, что ничего она не расскажет - точнее он знал, что она ничего не расскажет, но в тоже время, не веря, уверял себя, что с ее помощью выйдут они на преступников: "Ничего не отвечает - тут ясно, что преступница профессионалка - честный бы человек во всем сознался..."
И он, отгоняя совесть свою, вырывая, что было в нем человеческого закрыл дверь, и на ослабших ногах прошел к ненавистному, разрывающемуся звоном столу - схватился за него потными, могучими ручищами - вновь боль: "Ведь и теперь еще можно все остановить. Если прямо сейчас броситься - все будет остановлено. Сказать, чтобы отвел ее в камеру - отсидит положенные часы, да и пускай летит - птица... Пусть летит из этой чертовой дыры!"
