Adieu mon très cher ami, mille choses à toutes mes connaissances et écrivez-moi le plus tôt possible.
Je vous embrasse de cœur,
d'Anthés
NB. Embrassez mon père et mon frère dès que vous les verrez.
Петербург, [2 августа 1835][48]
Невзирая на ваш запрет, я всё-таки начну письмо с благодарности за ещё один знак вашей доброты; желать единственно того, чтобы я не страдал от собственных глупостей, значит доводить снисхождение до крайности. Но, дорогой друг, зачем же затруднять себя и платить сейчас, когда вы стеснены в средствах. Вексель был на 18 месяцев, Стефани[49] должен был сказать вам о том, так что у вас вполне хватило бы времени уладить это дело. Я был уверен, что Стефани вам придётся по душе, он превосходный человек, а ваша мысль обосноваться в окрестностях Фрейбурга[50] чудесна. Как вы пишете, мы составили бы одну семью, поскольку теперь вы стали её членом. Затем, это рядом с Францией, места великолепные, вам следовало бы воспользоваться своим пребыванием в Сульце, чтобы съездить взглянуть на них, езды туда часов десять. Да и жизнь там невероятно дёшева, почти даром, но, как я уже сказал, совершенно необходимо съездить туда и посмотреть, придутся ли вам по вкусу эти места, тем более что, уверяю, в Сульце у вас не будет развлечений — это, в сущности, гнусная дыра. И ещё забыл сказать, что у отца большущее имение в 3 часах пути от Фрейбурга на берегу Рейна, так что, возможно, будет не очень трудно найти поместье, граничащее с отцовским. Право, это восхитительная идея, а коли вы теперь полюбили и моего брата, мы сможем объединиться и жить практически все вместе и вовсю заботиться о вас. Я получил письмо от Альфонса и могу вас уверить, что победа взаимна, и не знай я, что он хороший брат, я решил бы, будто он завидует моей участи.
Приехал граф Лерхенфельд с женою. Он выглядит, точно выходец с того света, а говорит почти шёпотом; его же целомудренная половина далеко не достойна восхитительного портрета, нарисованного Бреем. Это довольно смуглая маленькая женщина, весьма невыразительная, одевается она очень плохо и без всякого вкуса, отчего ей не суждено блистать в Петербурге, где женщины одеваются так хорошо.
Вы весьма удивитесь, узнав о кончине бедной княгини Гагариной-Бобонн[51]. Сегодня её похоронили. Несчастная ушла из жизни скоропостижно и в тяжких страданиях, она задохнулась за несколько часов, а когда тело вскрыли, всё оно было изъедено гангреной.
Из не столь грустных новостей сообщу, что Марченко
