Ты постой, постой, красавица моя,
Дай мне наглядеться, радость, на тебя.
И снова зловеще взлетал топор, вздувались и выдувались мехи утробы:
— Хээ-эх! моя милая…
Время от времени шаловливые глазки поглядывали на толпу покупателей и видели ответный взгляд десятков двух внимательных зрителей, увлеченных зрелищем. Завсегдатаи магазинных очередей — старушки радостно переминались, умоляя Павлика:
— Уважь, милок, подкинь-ка продавцу кусочек помягче, чтоб поменьше костей.
— А вот как раз есть такой! — восклицал Веселый Павлик, выбрасывая на прилавок прямоугольно разрубленные куски, ничем не лучше тех, что продавались в ближайшем гастрономе, но старушки активно хватали их, шепча:
— Хороший этот магазин, хорошее всегда мясо.
Как только кончалось мясо, кончался и рабочий день Веселого Павлика, — и вот в нашем дворе, упруго сжатом со всех сторон глыбами домов, как в звонком колодце оперного театра, аукается мощное пение. Я в партере, в самой середине, неподалеку от доминошной ложи; а в амфитеатре — на пригорке у третьего подъезда — взыскательная Фрося; на бельэтажах — оторвавшиеся от кухонных плит и от веников, прилипшие к окнам лица женщин и старух; а на балконах ворчливые старики и не желающие делать уроки школьники. Сцена — асфальт от угла серого дома, вдоль двора по кромке желтого кирпичного дома до подъезда маленького бурого домика, в котором на третьем этаже жил Веселый Павлик.
Вот он идет, медленно и плавно, воздушный шар необъятной груди готов лететь и рвется с привязи на воздух, издавая сатанинские стоны:
На земле-е-э-э весь род людской…
И после этого уже не разбираешь слов, прикован к земле тяжкими чугунами Павликова баса, покуда у самого подъезда он не обернется с жуткой ухмылкой и не разразится апокалипсическим финалом, низвергающим грешников в концлагеря ада:
Сатана там правит бал, там правит бал, там правит бал,
Сатана там правит бал,
там правит бал… там правит бал-л!
Он уходит за кулисы подъездной двери, и мир, ошарашенный внезапным доказательством своей зыбкости, замирает; и бесшумно бегают дети, бесшумно подкатывает на собственном такси дворовый таксист Бельтюков, бесшумно шлепают по воздуху голубиные крылья, бесшумно ползет с небес на землю вечер, бесшумно карабкается по карнизам призрак Шарля Гуно.
Это было в тот год. В тот великий год Чудесного Посещения, наступивший после прихода деда Мороза. Это было в тот год летом.
Только что окончилась последняя четверть, я перешел в пятый класс, и когда моя бабка говорила, что перед Новым годом, нарядившись дедом Морозом, к нам приходил Дранейчиков отец, а я не верил, то она злобно ворчала:
