Шелестова громко фыркнула и одарила меня взглядом класса: «кое-кому пора на горшок и спать?».
- Надо – согласился с охранником я – Наверное. Но сегодня получилось так.
- Не получилось – покачал головой Ватутин – Точнее – у вас с Викторией Евгеньевной не получилось. А эти господа и дамы могут направляться туда, куда собрались.
- Вы делаете свою работу, это понятно – примирительно сообщил ему я – Но, согласитесь, в своем устремлении довести ее результат до идеала должны же быть какие-то границы? Мы с Викторией Евгеньевной не заключенные, не крепостные, у нас есть право на свою жизнь.
- Вот-вот – поддержала меня Шелестова – Свободу Анджеле Девис!
Охранники, стоящие за спиной Ватутина, нехорошо на нее посмотрели, но говорить ничего не стали.
Остальные сотрудники благоразумно промолчали, но я просто физически ощутил, как наши души покидает легкость и атмосфера праздника. Еще пара минут, и никто никуда не поедет. Уйдет в никуда та радость, которая сподвигает людей одной веселой толпой мчаться в ночной город на поиски приключений и сомнительных утех. Обрести ее сложно, тут важно единство душ и правильное количество употребленных внутрь горячительных напитков, а вот утратить – как нечего делать.
- Не хочу ругаться – вздохнув, сообщил я Ватутину – Правда, не хочу. У меня и так все в жизни скрутилось в огромный узел, не добавляйте в нее еще больше злобы, а? Поехали уже, пока настроение есть.
- Трезвею – предупредил всех Петрович и потер щеки – Еще немного, и меня к родному очагу потянет.
- Может, и в самом деле – ну его? – глянув на моего старого друга, вдруг оживилась Ксюша – Может – по домам?
- Чего? – в один голос возмутились Стройников и Таша – Ксюха, хорош «заднего» включать!
- В самом деле – вдруг подключилась к разговору Вика – Мы же не в притон направляемся. Это клуб, приличное место. И вы с нами пойдете внутрь, мы не у входа вас оставим.
Черт, это все смотрится практически унизительно. Мы, взрослые люди, должны упрашивать невесть кого, чтобы нам разрешили сходить отдохнуть. Все понимаю, но есть же какие-то пределы терпения?
А самое пакостное, что взорвись я, начни орать и топать ногами, то происходящее примет совсем уж пакостный оттенок. Это будет похоже на истерику ребенка - безудержную, безостановочную и бесполезную. Я и так выгляжу сейчас не лучшим образом в глазах окружающих, к чему усугублять?
Вот она, обратная сторона медали, вот цена всего того изобилия, что свалилось на меня за последний год, и которым я, заметим, толком даже не воспользовался. Какая цена? Моя жизнь. Не в смысле – «возьми и умри». Просто я и она, жизнь, в смысле, теперь существуем отдельно. Я – в четырех стенах, а она – за ними. Шаг влево, шаг вправо – и все, утыкаешься в забор. Или в шлагбаум. Коренастый такой шлагбаум, с пистолетом под мышкой и в дорогом костюме.
