Мальчик кивает и улыбается маме, а я вспоминаю первые слова, которые услышала от Вика тогда, снежной ночью у USS-Ling.
Надеюсь, ты был прав, прошептал он тогда урне. Надеюсь, в моей асимметрии есть красота.
Мне не довелось пообщаться с папой Вика, но думаю, он был не самым глупым парнем.
* * *
У подножия эскалатора туристы застегивают куртки и по мере продвижения наверх натягивают шапки и варежки. Вик наклоняется над рюкзаком, достает фотографию и урну.
– Ты готова? – спрашивает он.
Но в его голосе есть какой-то подтекст. В том, как он стоит – выпрямившись, сдвинув ноги, обняв урну обеими руками, словно сейчас проведет ее до алтаря и поклянется быть верным в болезни и здравии.
– Иди один, – говорю я, поднимая его рюкзак и перекидывая его через плечо. – Я подожду.
– Ты уверена?
Я делаю жест в сторону магазина сувениров:
– Ага, я заказала плакат с Обамой. Посмотрю, доставили или еще нет.
Вик смотрит на меня, и я знаю, что он улыбается. Я улыбаюсь в ответ и поднимаю вверх большой палец.
– И раз уж мы здесь, куплю заодно такой большой указательный палец из пенопласта в цветах американского флага.
Когда наступает нужная минута, мы вроде как падаем в объятия друг к другу. Вик говорит мне в плечо:
– Я понимаю, почему тебе надо ехать во Флориду. Просто пообещай, что мы как-нибудь с этим разберемся, ладно?
– Обещаю.
– Я серьезно, Мэд. Мне нужно больше, чем… чем сраный закат. Мне нужна табличка на скамейке в парке.
При обычных обстоятельствах эти объятия бы показались неловкими: так долго они длились. Но сейчас обстоятельства необычны, и вместо того, чтобы отстраниться, я притягиваю Вика еще ближе. Большая часть меня грустит, потому что надо оставить Вика, но та же самая часть радуется, что я его нашла. Теория Вика про одновременность чрезвычайных противоположностей начинает мне напоминать одну золотую рыбку: она тоже не сдается.
– Мне тоже нужна табличка, – говорю я. – И кстати, я же не сию секунду уйду.
– Я знаю. – Его слова греют мне шею. – Я могу застрять тут надолго.
Я улыбаюсь, и мы просто стоим, обнимаясь, и это абсолютно прекрасно. На нас бросают косые взгляды, ну и насрать. Дело не в посторонних, да и не во мне на самом деле. Просто Вик не хочет подниматься по этим ступенькам. И я его понимаю. Если бы у меня был список мест, где развеять маму с папой, – мест, которые напоминали бы мне о прошлом, о любви, в которой я родилась, но которую потеряла на полдороге… я бы тоже затягивала это подольше. В определенном смысле список воскрешал папу Вика: пока у него был список, с ним была часть отца. Но закончить дело – значит признать, что настал финал.
