Помнишь детский домик на дереве, который назывался Тарзанарама? Тот самый, который ты спалила дотла вместе с деревом? Если хочешь разжечь еще больший пожар, догадайся, откуда я все это знаю. На всякий случай даю подсказку: 666 – это перевернутое 999.
Я перепробовал все, но так и не сумел преобразовать приведенный выше абзац в курсив с отступом – мне удалось сделать это только с помощью клавиатуры. Помоги, пожалуйста. Рассчитываю на пресловутую южную вежливость.
С олимпийским приветом (Cilius, altius, coitus![1]), твой друг.
– Значит, Виктор, ты все-таки научился редактировать входящие формы, – неприязненно заметила Улисс.
– Клянусь чем угодно – я здесь ни при чем!
– Как бы не так. – Улисс коротко улыбнулась, сверкнув зубами, которые по контрасту с ее черной кожей казались ослепительно-белыми. В ее улыбке не было, однако, ничего, кроме презрения.
– Да погодите вы!.. – Дикси Мей взмахнула рукой, призывая обоих к молчанию. – В этом послании действительно есть что-то очень странное. – Несколько секунд она неподвижно смотрела на экран, чувствуя, как холодеет у нее в груди. Когда ей было семь лет, отец и мать действительно построили ей прелестный домик в ветвях платана на заднем дворе. Домик очень понравился Дикси, и два года она была принцессой Тарзаной из Тарзаны. Но название домика – Тарзанарама – было ее самым большим секретом, который она не открывала никому. Когда Дикси Мей исполнилось девять, она сожгла свой чудный домик – сожгла намеренно, в сильнейшем приступе раздражения. К сожалению, она не подумала о том, что пламя может выйти из-под контроля. Дерево сгорело; больше того – едва не сгорел дом, в котором Дикси жила с родителями. На протяжении почти двух месяцев после этого случая она оставалась до отвращения послушной девочкой.
Улисс внимательно прочла послание.
– Это какой-то сексуально озабоченный придурок, – изрекла она наконец и похлопала Дикси Мей по плечу. – Форменный псих. Во всяком случае, его тон мне не нравится.
Дикси Мей кивнула.
– Этот проныра бьет по самым слабым моим местам.
«Включая мое любопытство», – добавила она мысленно.
Ее отец был единственным на свете человеком, который знал или, по крайней мере, догадывался, отчего произошел тот пожар, однако у него уже давно (фактически – четыре года) не было адреса Дикси. К тому же он никогда бы не стал писать дочери в таком пренебрежительном, сексуально-агрессивном тоне.
Виктор переводил взгляд с Дикси на Улисс и обратно. Казалось, тот факт, что все подозрения с него сняты, не на шутку задел его за живое.
