Дверь антропологической лаборатории может открыться только, если сработает световой сигнал. Посетителя принимают у себя две высушенные кабильские головы с татуировками, мумифицированная ручка в деревянном ящике и восковой слепок головы микроцефала. Среди тщедушных зеленых растений переминается под стеклянными колпаками армия скелетов зародышей, скрепленных тонкими стерженьками.
Два сиамских близнеца с желтой складчатой кожей и подкрашенными хной ногтями на ножках все еще обнимаются в формалиновой склянке с того самого момента, как появились на свет в 1955 году в Каире с помощью французского врача, вдова которого завещала данную жуть музею.
На стенах одинаковых коридоров мелом проставлены номера, однако женщина в белом халате, которая классифицирует черепа и регистрирует поступления, ориентируется, не глядя, по запахам. Точно так же она знает, в каком из шкафов запрятаны в пластиковых пакетах сморщенные мумии, она осторожно берет их, легкие, словно они из картона, эти хрупкие тела цвета дерева, с едким и в то же время сладковатым запахом. Она знает, в каком шкафу хранятся анатомические препараты XIX века, когда еще лепили модели органов, покрывали лаком и склеивали, подкрашивали яркими красками. Она знает, где находятся не попавшие в Музей естественной истории скелет гориллы и большая слоновья челюсть. Она показывает грудную кость в которую вонзилась стрела, она показывает слепки сифилитических наростов, бедренную кость великана, первые окаменелые черепа из Ля Шапель-о-Сен. Она бесшумно скользит меж кривых скелетов рахитиков, мраморных статуй умерших профессоров, острых зажимов больших приборов для измерения черепов, скелетов со сжатыми челюстями, перед окнами, в которые видны кресты и мавзолеи кладбища Пасси. Чувствующиеся временами у разных шкафов сильные запахи больше ее не смущают, они — ее лучшие провожатые. Она больше не обращает внимания на склянки, куда иногда падает солнечный луч и где на виду хранятся отрезанные головы индейцев, привезенные в прошлом веке во Францию, чтобы показывать их вместе с дикими животными на ярмарках, головы пиратов и разбойников банды Бонно, у которых после казни продолжали расти волосы. Единственное, к чему ей не удается привыкнуть — коллекция волос, все эти кудри и косы, небольшие, черные как уголь или же шелковистые образчики в пробирках с надписанными этикетками и разложенные в соответствии с расой и географической областью по большим ящикам, которые она отказывается брать в руки.
