– От вас всего можно ожидать. Не то чтобы я верила во все эти… оккультные дела. Я не верю ни в домовых, ни в гоблинов, ни в Санта-Клауса!
– Само собой, ведь это глупо. Я не о домовых и гоблинах, конечно, ведь они существуют, но Санта – это полная чепуха.
– Ну вот! Как вы можете говорить о чепухе, когда сам верите в сказки?
– Мисс Рук, я не оккультист, – сказал Джекаби и повернулся ко мне лицом. – Я человек науки. Я верю в то, что вижу и могу доказать, но вижу я часто больше остальных. У меня есть дар, насколько я знаю, уникальный. Он позволяет мне видеть истину там, где другие видят лишь иллюзию, – а иллюзий много, как и масок, и фасадов. Говорят, что мир – театр, и я, похоже, единственный, кто сидит на месте, с которого можно заглянуть и за кулисы.
К примеру, я верю, что пикси любят мед и молоко не потому, что так гласит народное поверье… Я верю в это потому, что несколько раз в неделю наполняю для них блюдце молоком и они с удовольствием его пьют. Кстати говоря, они удивительные создания. У них чудесные крылышки: тонкие, как паутина, и переливающиеся в лунном свете.
Он говорил так убежденно, что было сложно отрицать даже самые странные его заявления.
– Если вы обладаете… особенным видением, – осторожно начала я, – то что же вы здесь видите? Что мы ищем?
Джекаби нахмурился.
– Я точно не знаю, что видят остальные. Расскажите, что вы видите, а я вас поправлю. Используйте все свои чувства.
Я оглядела лестницу.
– Мы стоим на площадке второго этажа. Лестница деревянная, довольно старая, но вроде бы еще крепкая. На стенах висят масляные лампы, но они не горят – свет проникает сквозь грязные окна во внешней стене. Посмотрим… В солнечных лучах танцуют пылинки, воздух сухой и холодный. Пахнет старым деревом и еще чем-то. – Я принюхалась и попыталась описать запах, который прежде не замечала. – Чем-то… металлическим.
– Интересно, – кивнув, сказал Джекаби. – Мне нравится, как вы все это описали. Пылинки танцуют на свету – все это очень поэтично.
– Ваша очередь, – ответила я. – Что вы видите?
Он нахмурился и медленно пошел на третий этаж. Когда мы оказались в коридоре, он опустил руку в сторону и провел ею по воздуху, словно сидел в лодке и касался ряби на поверхности воды. Выражение его лица было тревожным, на лбу проступили морщины.
– Чем мы ближе, тем острее я ее чувствую. Она темная и разливается во все стороны, как капля чернил или воды, растекающаяся сотней тоненьких ручейков.
