Двухгрошовый кабачок | страница 36



— Вот так-то! Чего ради я стану говорить, зачем мне пакостить парню, который мне ничего плохого не сделал? Хотите упрятать меня в тюрьму за бродяжничество? Забываете о моем легком! Меня отправят в больницу, а потом — в санаторий!

Мегрэ молча смотрел на него в упор.

— Что скажете о тридцати тысячах франков? Не дорого! Только-только спокойно дожить до конца, а этого недолго ждать. Тридцать бумажек — что они государству?

Он решил, что они у него уже в кармане. Он ликовал. Приступ кашля заставил его замолчать, на глазах выступили слезы, которые можно было принять за слезы триумфа.

Он считал, что перехитрил всех! Он считал себя сильным!

— Последнее мое слово! Тридцать тысяч — и я расскажу все! Вы хватаете этого типа! Вас повышают по службе! Вас превозносят в газетах! Иначе — ничего! Не советую вам трогать его. Не забывайте, что было это больше шести лет тому назад и что имелось только двое свидетелей — Ленуар, который уже больше ничего не скажет, и я.

— Все? — спросил Мегрэ, продолжавший стоять.

— Считаете, дорого?

Спокойствие Мегрэ, бесстрастное выражение лица встревожили бродягу.

— А вы меня не испугаете… — Он попытался засмеяться. — Эта музыка мне давно знакома! Вы даже можете заставить меня обработать. Ну уж извините, тогда посмотрите, что я порасскажу. В газетах прочтут, что несчастный, у которого только одно легкое…

— Кончил?

— И не рассчитывайте, что справитесь в одиночку. Поэтому я говорю, что тридцать тысяч — это…

— Ну, все?

— Во всяком случае, не надейтесь, что я буду вести себя, как дурак. Даже если вы меня выпустите, я не так глуп, чтобы бежать к этому типу, писать ему или звонить.

Голос его теперь стал другим. Виктор терял почву под ногами. Он пытался сохранить самообладание.

— В первую очередь, я требую адвоката. Вы не имеете права держать меня здесь больше двадцати четырех часов и…

Мегрэ выпустил облачко дыма, сунул руки в карманы и вышел, сказав сторожу: «Заприте!».

Он был в бешенстве! Оставшись один, он мог себе позволить перестать следить за выражением лица. Он был в бешенстве, потому что кретин этот здесь, совсем рядом, в его власти, потому что он знает все и ничего из него не вытянешь! Потому и не вытянешь, что кретин! Потому что он мнит себя великим умником!

Придумал ведь чем шантажировать! Шантажировать легким!

Не раз во время разговора комиссар готов был залепить ему оплеуху — это бы его немного отрезвило. Сдержался.

Он взялся не с того конца. Ни одна статья закона не давала возможности подступиться к Виктору!