— Я бы с удовольствием, но мистер Джортан рассердится, если не застанет меня в комнате.
Услышав это, портье резко переменился — в глазах вспыхнули недобрые огни, пухлые губы сжались в полоску.
— Дитя, клянусь, что сделаю все, чтобы он не узнал об этом. Если потребуется — брошусь под ноги, чтобы задержать его в дверях, пока Генри снова запрет тебя в номере.
Мари поразилась, насколько искренни и горячи оказались эти слова.
— Благодарю, — сдерживая слезы, ответила она. — Раз так, то я не стану заставлять вас упрашивать. А то чего доброго, вы еще решите встать на колени.
Через несколько минут они уже сидели за выскобленным дубовым столом рядом с Генри и высокой полнотелой женщиной в переднике и чепце, из-под которого выбивались седые пряди. Жена портье без лишних расспросов поставила на стол четыре глиняных тарелки и деревянные ложки. В кухонном лакированном буфете Мари заметила и серебро, но, скорее всего, его клали только перед посетителями. Сами хозяева предпочитали простоту и уют. Очаг потрескивал, разливая жар по комнате, где-то за стенкой скреблись мыши, словно просили поделиться ужином.
Мари согрелась и успокоилась, едва ступила на порог кухни и пискнула «добрый вечер». Теперь же, вдыхая аромат горячей похлебки и свежего хлеба, она чувствовала себя совершенно счастливой.
— Думаю, самое время сотворить молитву, — сипло проговорила миссис Глория, без лишних церемоний беря за руки тех, кто сидел рядом с ней — Генри и Мари. Руки у миссис Льюис оказались на удивление холодными, с узловатыми костяшками пальцев. Сам хозяин прикасаться к гостье не стал, да и на процессию смотрел с нескрываемым сарказмом.
— Отец наш небесный, — почти напевно произнесла жена портье, — спасибо за хлеб и кров, которым ты наделил нас в этот день…
Дальше Мари не слышала. Ее губы шевелились, выталкивая слова совершенно другой молитвы — той, что звучала в их доме, когда все девять членов семьи Хьюлори воспевали Господа за апостольский ужин. Слезы, не спросив разрешения, покатились по щекам из-под прикрытых век, но Мари не спешила их унимать. Боялась, что разняв руки, она снова потеряет ощущение, что находится дома…
— Аминь! — торжественно проговорила Глория, и Мари повторила за ней, открывая глаза.
Члены скромного семейства Тони Льюиса, как он представился, пока кряхтя спускался на кухню, приступили к ужину. Мари тоже не заставила себя ждать, погрузила ложку в густую похлебку и тут же поднесла ко рту. Бобовая гуща с плавающим на поверхности жареным шпиком радовала язык и желудок. После того, как тарелка опустела наполовину, Мари ощутила, что веки закрываются помимо воли. Все это время на кухне царила тишина, нарушаемая лишь треском поленьев в печи. Даже мыши утихли.
