От имени истицы говорил Замысловский, предполагая убийцами или Бейлиса, или Чеберякову. Шмаков, второй представитель истицы, называл убийцами и того, и другую. Первым от имени защиты говорил Маклаков, всячески обвиняя Чеберякову. Он подробно разбирал ход следствия и указывал на его несовершенства. Одним из главных аргументов, выдвигаемых им против Чеберяковой, было поведение последней при смерти сына. «Скажи, что я невиновна», — просила она умирающего сына. «Оставь, мама, мне тяжело», — отвечал мальчик. Этот аргумент хотя и психологический, но весьма веский. Маклаков не видит достаточных поводов для обвинения Бейлиса и замечает очень основательно, что если бы дети, игравшие с Андреем на мяле, действительно видели бы, как Бейлис тащил Ющинского к печи, то рассказали бы об этом, конечно, всему околотку. Между тем этого не случилось. Но почему прокурор говорит — не знаю. «Я же отвечу — потому, что этого не было», — с пафосом восклицает Маклаков.
За Маклаковым говорит Грузенберг. Огромный темперамент, железная логика и неподдельная вера в невиновность подсудимого производят сильное впечатление. Грузенберг заявляет, что первым требовал бы применения смертной казни ко всякому еврею, пролившему невинную детскую кровь с ритуальной целью, и, более того, верь он, Грузенберг, в существование у еврейства ритуала, он готов был бы отречься от своего народа. Детально анализируя все обстоятельства дела, Грузенберг неизбежно приходит к выводу о виновности в нем Чеберяковой и работавших с ней заодно воров. Этот защитник отрицает инсценировку ритуала, утверждая, что убийство совершено по самостоятельным мотивам (устранение опасного свидетеля), а затем использовано (кем — точно Грузенберг не говорит) с провокационной целью.
Обвинительный материал против Бейлиса Грузенберг основательно считает вообще крайне слабым: показания детей весьма разноречивы, так как некоторые из них заявили, что не Бейлис, а сын Бейлиса гнал их с мяла и смеялся; другие же отрицали и самый этот факт. Очень показательно, по его словам, что кирпичный завод Зайцева в утро убийства работал полным ходом, а следовательно, перенесение в пещеру тела Ющинского вряд ли могло бы пройти незамеченным.
С горечью в голосе, сильно волнуясь, Грузенберг восклицает: «Я измучен: против чего защищаться? Мы задавлены мелочами, мы словно стоим на тонком льду и мечемся во все стороны, а за спиной сидит семья, которая должна погибнуть. Улик нет, а Бейлиса ждет двадцать лет каторги».
