— Да что вы, Федя… Это… это вам спасибо… за душу… — губы Синицыной дрожали. Она покусывала их, сдерживая слезы. И все бормотала: — Как же это так… Как же это…
Санинструкторы подняли носилки.
— Погодите! — крикнула Синицына. — Товарищи, у кого есть бумага и карандаш. Скорее!
Несколько рук протянули ей карандаш и листки из записных книжек. Она взяла не глядя. Кто-то подставил планшетку. Синицына нацарапала несколько слов на бумажке, сунула бумажку в неподвижную темную руку «просто Феди».
— Вот, будете в Москве… Это мой адрес и телефон. Слышите, Федя?
— Ясное дело, — сказал «просто Федя». — Я живучий.
Его унесли.
Плохо мы играли последние спектакли. Тяжело. Без подъема. Очень не хватало нам нашего «просто Феди». Его открытых глаз, его доброго сердца, его умных, работящих рук.
Так я с ним больше никогда и не свиделся. Только почему-то верю, что жив он. Жив. Такие не должны умирать.
БОРИС БЛАГУТИН
ЖЕНЬКИНА ПУШКА
Это случилось четверть века назад. В далекий сорок первый…
По лесной вырубке понуро брели солдаты, на ходу покачиваясь из стороны в сторону. Лица серые, будто мукой припорошены, веки красные, воспаленные. Только кто закроет глаза — окрик:
— Не спать!
Спохватится солдат — и верно, уснул на ходу.
— Пятый день по России топаем, а своих не догнать… Кругом немцы, — ворчал боец Веткин с серебристо-белой полосой в волосах, точно кто кистью провел. — Так, чего доброго, и до Москвы пёхом…
— Разговорчики! — прикрикивал старший сержант Мухин, который остался за командира полка вместо убитого майора Ланского.
В обожженном солнцем сосняке стучали дятлы, гонялись за мошкарой белогрудые стрижи. Пахло смолой, прелым листом.
«И где теперь линия фронта? — думал Мухин. — Беда еще: в живых ни одного офицера! Хорошо, хоть полковое знамя при себе, номер есть — значит, часть жива!»
Ночь переспали в лесу, а на рассвете двое солдат, высланные в разведку, доложили: «Справа шоссе. Немцев не видать. Впереди, километрах в четырех-пяти, станция. Там идет бой».
Солдаты с трудом продирали глаза, кто прислушивался, кто щипал на болоте морошку, прошлогоднюю клюкву. Но от такого «харча» только животы пучило.
Мухин принял решение:
— Будем брать станцию. Ударим с тылу и соединимся со своими…
— А чем ударим? — с подковыркой спросил Веткин.
— Злостью ударим! На «ура» возьмем. «Ура» должно быть такое… Понятно?
— Понятно.
* * *
То ли правда злости у солдат накопилось много, то ли немцы не ожидали такой дерзости, только станцию действительно взяли с ходу.
