Все время что-то да мешало нам вести себя разумно. Вероятно, отсутствие преемственности в сохранении и преумножении культуры и склонность использовать готовые, универсальные, годные на все случаи жизни, рецепты.
Проще говоря, мало кто задавался простым вопросом: а чем занимаются наиболее развитые страны, пока мы с остервенением друг друга режем. Нет, отдельные "реплики из зала" были. Булгаков писал о наших грустных перспективах еще в 1919 году. Пара-тройка грамотных экономистов робко интересовалась: может, завиральные идеи бородатого Карлы надо сначала проверить на ком-нибудь другом, а то себя все-таки жалко? Тщетно. Радужные перспективы получить "по потребностям" лишили разума достаточное для организации катастрофы количество людей.
Слегка радует, что мы были не одиноки. В ловушку чуть другого типа, для простоты названную "борьбой за жизненное пространство" умудрился с размаху ухнуть умный, трудолюбивый, но несчастный по жизни немецкий народ. Это уж потом немцы поняли, что их проблемы вполне решались методами экономической экспансии.
Мы умудряемся гениально забалтывать при помощи специально разработанных для этой цели терминов и процедур даже простейшие, в принципе, вопросы. Яркий пример — считающаяся хрестоматийной смена общественно-экономических формаций. А ведь стоит немного подумать, и оказывается: не было тех формаций.
— А что было?
— Было плавное совершенствование методов обезжиривания податного сословия.
— Это понятно. Раб имел гарантированный кусок хлеба. Мы — не имеем, — перебил меня Натан. — Интересны выводы. Особенно тот, где вы пришли к мнению, что нынешнюю кучу фекалий лучше не разгребать. — Очевидней всего то, что наша многострадальная Родина с удручающей регулярностью становилась полигоном для проверки разного рода тухлых идеек.
— Это действительно очевидно.
— История знает множество случаев, когда во главе государства становились истинно порядочные люди, искренне желавшие всех и всяческих благ своему народу. Даже если они умудрялись ради всего хорошего не залить страну кровью и не забрызгаться ею же по брови, то в долгосрочной перспективе заканчивалось все примерно одинаково. Что у царей, что у Генеральных Секретарей.
Честь втаптывалась в грязь, гуманистические идеалы оказывались преданы, к власти прорывались группировки с повадками и аппетитом помойных крыс.
Если бы такое случилось однажды, происшедшее можно было бы списать на неизбежные в ходе движения к светлому будущему случайности. Но если безобразия случаются регулярно, то, сами понимаете, налицо закономерность. Вопрос, которого себе нельзя не задать звучит примерно так: отчего несостоятельны самые гуманные и прекрасные прожекты общественных преобразований?
