От этих слов парень чуть не поперхнулся; кусок уж не шёл ему в горло. Он бросил хлеб собаке, и та немедленно его подхватила.
– Это ты верно сказала…
– Знаешь, как поётся в песне: «Если ливень девушку застигнет, парень буркой девушку укроет».
– Я и дальше знаю: «Тихо девушка за парнем пошла, на нём бурка тюльпанами расшитая была». Пошла вон, псина!
Ты тоже всем виляешь хвостом, когда почуешь сало.
Во дворе заржал конь. Клари вышла и немного погодя вернулась.
– Куда ты ходила?
– Отвела твоего коня в конюшню.
– А кто тебя просил?
– Я же всегда так делала.
– А теперь будет не так. Я сейчас же поеду дальше.
– Даже не перекусишь? Не по вкусу тебе сало и булка?
Избаловался, видно, на императорских харчах? Ну, ладно уж, сейчас я принесу тебе кое-что получше.
Клари открыла буфет и вынула оттуда тарелку с жареным цыплёнком. Она знала, что холодный жареный цыплёнок в сухарях – любимое лакомство табунщика.
– Это чьи объедки? – недоверчиво спросил Шандор.
– Если у тебя голова на плечах, то зачем спрашиваешь?
В корчме бывают гости. Кто платит, тому и цыплят жарю.
– Значит, важные гости были здесь ночью?
– Да, важные: два господина из Вены и два – из Дебрецена. Веселились до двух часов ночи, а потом уехали.
Если не веришь, вот тебе книга постояльцев, смотри.
– Да я и так поверю.
Табунщик принялся уписывать цыплёнка.
Большой серый кот, умывавшийся на лежанке, вдруг навострил уши, встал, потянулся, выгнул дугой спину и, спрыгнув на пол, подошёл к Шандору. Поточив коготки о голенища его сапог (словно измеряя, глубок ли будет снег зимой), он вскочил к нему на колени, сильно потёрся головой об его руку, затем улёгся и ласково замурлыкал.
– Видишь? Даже кошка к тебе ласкается.
– Так я же не спрашиваю её, на чьих коленях вчера она мурлыкала! Сколько с меня за эти объедки?
– Ничего. За них уже заплатил другой. Куда же ты так спешишь?
– На матайский хутор. Везу письмо доктору.
– Ты его дома не застанешь. В три часа утра он был здесь: искал приезжих господ и, узнав, что они уже уехали, отправился на своей бричке вслед за ними в замскую степь.
Венские господа приехали купить гурт скота у дебреценских хозяев. Один из них конюший какого-то моравского графа – граф собрался там, у себя, разводить наш альфёлдский скот. А другой приезжий – художник, немец. Он меня зарисовал к себе в альбом, а потом и пастуха.
– Так и пастух был здесь?
– Ну, конечно, был; его послали проводить господ через хортобадьскую степь к замскому стойбищу.
