На все эти разумные слова Буженинов, не открывая глаз, отвечал сквозь зубы:
– Знаю... Знаю...
Товарищи пошумели и разошлись на рассвете. Шестнадцатого утром Буженинов уехал на родину. Весь багаж его состоял из папки с чертежами и ящика с чертежными принадлежностями.
НАДЕЖДА ИВАНОВНА
Письмо, взволновавшее Буженинова, было от воспитанницы его матери, Надюши – Надежды Ивановны. Сидя у окна в вагоне, он еще раз перечитал его.
«Дорогой Вася, мы недавно узнали, что ты жив и даже
учишься в Архитектурной академии. Мы очень обрадова-
лись, главное тому, что ты жив. А ведь три года от тебя
не было никаких вестей. Мне уже двадцать два года, я
служу в Древтресте. Домик нам вернули в прошлом году, но пришлось сделать ремонт. Теперь у нас – корова, куры и
даже индейки. Непременно пришли по почте семян для
огорода. Мама очень плоха, оглохла и ничего не видит. С
ней очень трудно – все сердится, все не так. На днях
простудилась и теперь лежит. Ты бы приехал, а то боюсь, что больше не увидишь ее. Ко мне на масленицу сватался
Утевкин, наш конторщик, но я отказала, потому что он
ненадежный элемент. Мечтаю пойти на сцену, но, пока
мама жива, это невозможно. Хотя Утевкин все повто-
ряет, что у меня талант, но я считаю, что это одни
подходы с его стороны. Так хочется жизни. Весна у нас в
полном разгаре.
Любящая тебя Надя».
Странное было письмо. Вроде сырой айвы: и как будто бы вкусное и скулы вяжет. Буженинов глядел, как за окном, за опускающимися и поднимающимися проволоками, лежали плоские озера вешней воды. Утро было мглистое, солнце висело оранжевым шаром над разливами. Приминая прошлогоднюю траву, текли ручьи из озера в озеро.
Вдали из вод росли деревья, стога. На островках бродил скот, вертелись обтрепанные ветрами крылья мельницы. .
Буженинов вышел на площадку вагона и глубоко, зажмурясь от острого наслаждения, вдохнул запах весенней земли и половодья. Подувал свежий ветерок. Проезжали станции, где в голых еще, высоких тополях кричали грачи, кружась над гнездами. Грачи кричали так тревожно, что больно стало сердцу. Он опять зажмурился, улыбаясь: казалось ужасно смешно, что Наде двадцать два года. А была подросток – милое лицо, голубые глазки, каштановые, как шелк, волосы, заплетенные в косу с бантом. Когда разговаривает – подходит близко, доверчиво, опустив худые руки, – глядит прямо в глаза.
Поезд, замедляя ход, проходил железнодорожным мостом. Глубоко внизу, через вздувшуюся, мутную реку двигалось на шестах древнее судно, полное скота, телег и баб. По всей видимости, корабль достался мужикам от варягов и плавал скоро уже две тысячи лет, развозя жителей в разлив по деревенькам.
