Впрочем, ход войны 1812 года описан достаточно. Сейчас речь идет лишь о том, что имеет прямое отношение к судьбам Александра Алексеевича и Маргариты.
Куда бы ни направляла военная судьба Александра Алексеевича, молодая подруга не оставляла его, мужественно делила с ним походные тяготы и заботы. В 1812 году он получил приказ выступить из Минской губернии к Смоленску. Дороги были скверные, полки двигались медленно, тяжело. Маргарита ехала в дорожной карете, придерживая мотающуюся от неимоверной тряски головку маленького сына. Однако то, что способны перенести взрослые, может оказаться чересчур непосильным для малыша, не умеющего еще ходить. К тому же чувствовалось приближение решительных баталий. И по настойчивому совету Александра Алексеевича решено было, что, проводив мужа до Смоленска, Маргарита уедет с сыном в Москву, к своим родителям, и там будет терпеливо дожидаться счастливого исхода войны.
Под Смоленском ночевали в душной избе, постелили на полу сено, спали одетыми. Наутро должны были расстаться. Надолго ли? Бог весть…
Дух в избе был тяжкий. Маргарита никак не могла уснуть. Наконец забылась. И привиделась ей не то бумага в раме, как будто картина выцветшая, не то стекло оконное — тоже в раме деревянной. И то ли по бумаге, то ли по стеклу потекли вдруг струйки алой крови (такого цвета кровь она видела, когда пуля порвала у одного солдата жилу под ухом…) — струйки, стекая, расположились рядами букв — написано было не по-русски. Она застонала жалобно, тонким детским голосом, затем вскрикнула, пробудилась, вскочила на ноги. А перед глазами алели все те же буквы. И не сразу растаяли…
Встревоженный Александр Алексеевич бросился к жене, обнял ее, бледную, дрожащую, ласково гладил растрепавшиеся волосы. Придя немного в себя, она рассказала ему свой сон.
— Просто твои нервы переутомились, — Александр Алексеевич говорил спокойно, ровно. — И в избе душно. Постарайся уснуть, все будет ладно. Спи, родная…
Его голос успокаивал, она перестала дрожать, снова легла, закрыла глаза. И тотчас снова увидела ту же рамку, те же кровоточащие нерусские слова… Снова вскочила, теперь уже не могла ни уснуть, ни избавиться от тревоги.
В ее семье после передавалось из поколения в поколение предание о вещем сне. Люди в ту пору были набожны и суеверны. И кто знает, что в том предании верно, а что невольно добавлено и смещено? Быть может, прав был Александр Алексеевич, полагавший, что сновидение ее — не более как плод нервного переутомления. Постоянная тревога за близкого человека, соприкосновение с кровавыми подробностями войны, да к тому же еще и усталость после тяжелого пути, и духота в избе — все это вполне может рассматриваться как предпосылка к «вещему» сновидению. А последовавшая вскоре гибель Александра Алексеевича может быть объяснена самой его профессией воина и жестокостью сражения, в котором не один он сложил голову. И вместе с тем кто может доказать, что не могло иметь места какое-либо предчувствие?
