Делясь впечатлением от посещения Трибуната, Александр писал родным:
«Казалось, что трибун Карно возразительную речь свою произнес под сверкающими штыками Наполеона. Туманно и мрачно было на его лице, но голос его гремел небоязненно».
Кто знает, какими путями продвигалась бы история, если бы в те нередкие моменты ее развития, когда стремление к безвластию неизбежно порождало единоличную деспотию, когда в борьбе за свободу народ обретал диктатора, — если бы в такие моменты, сколь бы мрачны и туманны они ни были, не гремел бы небоязненно хоть чей-нибудь голос… Кто знает, как без этих небоязненных голосов сложились бы судьбы народов? И знал ли молодой Александр Тучков, слушая небоязненный голос трибуна, что событие, свидетелем которого он оказался, в недалеком будущем окажет влияние и на его судьбу? Вероятно, всего предвидеть не мог, но — многим интересуясь и во многом ориентируясь — способен был не так уж мало предполагать.
2
Теперь оставим ненадолго Александра. Познакомимся с другим человеком.
В те давние времена детей в семьях бывало множество. А в этой семье было семеро — три мальчика и четыре девочки. Но более всего родители любили Маргариту — девочку роста выше среднего, стройную, с лицом не бог весть каким красивым. И скулы больно широки, и подбородок упрямо к губам подтянут, и нос горбатенький. Но у нее были очень выразительные желто-серые глаза под темными бровями. Маргарита любила музыку, многие пьесы она сама исполняла весьма недурно. Голос же у нее, когда пела, покорял всех. Бралась ли Маргарита за книгу — бывало, часами не оторвешь. А если нет книги в руках — егоза, непоседа, шалунья. И уж коли увлечется чем-либо, увещевать, отговаривать бесполезно. Чуяли родители, что такой она и останется в любом возрасте.
Когда минуло Маргарите шестнадцать, решено было, что пора ее «пристраивать». Хочешь не хочешь, а пришлось строптивой девчонке выезжать с маменькой в свет. Внешне — не придерешься, предлоги все благовидные, но развитым умом и неопытным сердцем девушка почувствовала: сватовством пахнет. И трепетала при одной лишь мысли, что приглянется какому-нибудь старому, но знатному, страшному, но богатому. Как в романах, которые читала. Что делать тогда? Смириться? Либо уж лучше… нет, страшно!.. И когда все чаще приглашал ее на танец и все чаще начал бывать у них в доме отменной выправки молодой кавалергард, и услышала Маргарита, что всюду говорят о нем одно лишь лестное, и увидела маменькино к нему особое расположение, — вздохнула с облегчением, решила: что ж, могло быть куда хуже… И сыграли свадьбу. Шумную. Хмельную. С многочисленной родней и обильным столом. Как положено. Маргарите все было непривычно, все в новинку. И не хотелось ничего загадывать, хотелось не думать, не тревожиться. Как будто лежишь на воде, раскинув руки, глядишь на звезды непонятные, и несет тебя неведомо куда…
