Следом за ними движутся женщины с сапками и окучивают картошку, смешивая заодно с землей разбросанный суперфосфат. Они поют молодецкую, не женскую песню:
При знакомом табуне-е
конь гулял на во-оле.
В строгом порядке стоят коренастые яблони. Ровными рядами выстроились меж по-праздничному белых стволов кусты картошки. Боевой цепью наступают женщины. Лихо надвинуты на лоб косынки, дружно взлетают в крепких руках сапки.
И-эх! Вдарю шпорами в бока-а,
конь летит стрело-ою…
Вырывается вперед Галя Климова. Поглядывает на Саньку непонятными глазами. Лицо у Гали смуглое — и синие глаза кажутся совсем светлыми. Санька слышит ее выплескивающийся из хора голос.
Галю догоняет ее мать, тетка Климиха, теперь они идут рядом, впереди остальных. Лоб и скулы тетки Климихи — в морщинах, икрастые ноги — в набухших жилах. И Галя когда-нибудь станет такой же? А тетка Климиха была раньше как Галя?..
Санька, похоже, последним закончит сегодня. И Галя увидит это. А если — первым? Тоже заметит?
А ведро с каждым разом все тяжелее, все чаще приходится менять руку…
После работы дед, как всегда, выстраивает свою бригаду и говорит речь. Вечер тихий, ветра нет, но развевается выгоревшая рубаха, развевается дикая бурлацкая борода. Торжественно, витиевато говорит дед о помощи тыла фронту. Отмечает, что молодец сегодня Гуртовой: первым выполнил задание. Что соревнование всегда себя оправдывает, но соревнование в России и конкуренция в Америке — понятия различные. Любит дед политграмоту! А сегодня его и вовсе заносит. Приплетает к чему-то кризис тридцатых годов, потопленную в океане пшеницу. Будто в школе этого не проходят! Затем, насупясь кудрявыми бровями, назидательно поднимает палец:
— А вы! Вы, как те мериканцы! Пять… нет, шешть, шем ведер шуперфошфата… Мериканчы!
Он кричит, сбивается, не сразу поймешь его. Значит, кто-то закопал в сторонке изрядную долю своей порции. Чтобы не таскать…
Дед допытывается: кто?! Бригада скучно молчит…
У самого дома Саньку догоняет Климов. Останавливает. Басит неторопливо:
— Завтра иди к Дим Димычу, просись в сторожа. Скажи, по болезни живота.
— Зачем это?
— А затем, что в бригаде нашей тебе лучше не оставаться. В бригаде я тебе вывеску портить буду.
— Ну и бей! — кричит Санька и, поперхнувшись вечерней голодной слюной, долго не может откашляться.
— Дурачок, — печальным голосом говорит Климов. — Каждый день ведь бить буду.
— Деду скажешь? — не глядя, спрашивает Санька.
— Сегодня бы сказал.
