Он встал.
— Вот теперь, всё. Я хотел, чтобы ты свое будущее знал.
— Я так понимаю, прослушки здесь нет, — сказал ему я, — раз ты так разоряешься. Скажи, что за заваруха, там, на планете случилась? Мне все равно никто не поверит. А интересно. Должен же я знать, из-за чего мне такая карта счастливая выпала?
— Червяку надо знать только свое место. Больше ничего. А его я тебе уже сообщил.
— А ты действительно меня винишь в том, что твой сынок в полудурка превратился? — спросил я. — Меня? Не себя?
На его лице мелькнуло что-то. Не ответил, вышел.
Почти сразу вернулись конвоиры и мы направились в камеру. В мой номер люкс.
— Повернутся!
— Есть гражданин начальник!
Я вскочил с койки, согнулся, уперся головой в стену, повернувшись спиной к двери, выгнул руки. Вывернутые ладони просунул в дверную прорезь.
На меня надели наручники, вагон качнулся, и конвоир сжал браслеты сильнее, чем обычно. Хотя руки арестантов и без того не жалели.
Я даже не знал, сколько нас здесь, и кто в соседних купе-камерах?
Меня провели по коридору, впихнули в пахучую комнатушку в конце вагона, закрыли дверь и повторив процедуру, сняли наручники.
— Пять минут.
Даже если не хочется. Потом никто не поведет.
Все было, так как сказал генерал Ефимцев. На предварявшем приговор следствии обещали более мягкие условия, если признаю себя виновным и расскажу, как все было на самом деле. Кто на меня вышел? Как завербовали? Что обещали?
Когда следаки поняли, что ничего от меня не добьются, решив, что я или упертый или тупой, дело передали в суд.
Захоти я выбить себе условия помягче, я может и напел бы что-нибудь. Но врать было нечего. Месяц провел в камере на тридцатом этаже столичного МГБ, глядя сквозь решетку на безразмерное корабельное кладбище Новосибирска.
Затем суд, где меня признали виновным. Приговор — пожизненное в Ыныкчанском централе. Туда и направлялся сейчас в вагонзаке. Любуясь видами Байкало-Амурской железнодорожной магистрали. Прибытие в Тынду чрез час, где вагон прицепят к другому составу, и я по Амуро-Якутской магистрали отправлюсь в конечный пункт своего назначения. Конечный по всем понятиям.
Я не смотрел в окно, пока поезд стоял. Тоскливо было видеть жизнь «по ту сторону».
— Заключенный Олег Кузнецов! На выход! С вещами!
Чего?!!
Конвоир на вопросы не отвечал, и с недовольным видом вел меня между составами, через исчерченный рельсами снег.
В здание вокзала вошли через черный ход. Окружающие, в основном местные работяги смотрели на мой оранжевый комбинезоне и наручники, с любопытством, но без особой неприязни. Я, подняв лицо ловил теплые воздушные струи тепловой завесы на входе.
