Шашлыки почти не ел, сидел подальше от сцены, неожиданно для себя накинулся на торт, хотя прежде сладкое не любил. Когда музыканты заиграли что-то тягучее и, по всей видимости, романтическое, прежде державшие расстояние десантники и местные девчонки слились в пары. Я, как и полагается после недавнего разрыва, тихо их ненавидел и продолжал уминать торт. Поверх крема и взбитых сливок поймал любопытный взгляд. Девушка, увидев, что ее заметили, смутилась и завела преувеличено важный разговор с подругой, продолжая посматривать в мою сторону.
Я вдруг показался себе идиотом и только сейчас обратил внимание, что у меня нос измазан кремом. Пришло понимание, что это и стало причиной девичьего интереса к моей персоне.
Нос вытер, торт расхотелось. Сидел, сложив руки и смотрел на танцующих думая о своем. Невеселом. Через пять минут обнаружил рядом ту самую девушку, что рассматривала меня. Светленькая, невысокая, худющая, с горящими глазами и большим ртом, который ее совершенно не уродовал. Она подошла ко мне и страшно стесняясь, спросила:
— Можно пригласить вас на танец?
— Меня? — звучало это совершенно по-идиотски, и у девушки в глазах мелькнул испуг неловкости ситуации.
— Я Катя, — зачем-то сказала она и смутилась еще больше.
— А я Олег. Танцевать не умею и надеюсь, что вы мне покажете, как это делается.
Я по-прежнему не хотел танцевать, но не хотелось смущать девушку.
Здесь все было по-другому. В отличие от Аллы, Катя была сущим дитем. Наивным, взбалмошным, романтичным и исключительно правильным. Поцеловались мы на первом же свидании в мою следующую увольнительную. Она при этом вспыхнула, вжав голову в плечи. Глаза зажмурила, а потом долго моргала, застенчиво и счастливо улыбаясь.
Когда, я на втором свидании попытался позволить себе большее, снова вспыхнула, залепила мне пощечину, на чем свидание и закончилось. Еще через неделю я был прощен, и мы опять целовались, что доставляло и удовольствие, и неудобство одновременно. Это как перед голодным тем же тортом махать. Смотреть и вдыхать аромат можно, а вот укусить ни-ни.
У меня впервые был тот тип отношений, в которых я казался себе матерым, повидавшим жизнь самцом. Это в двадцать один год-то. Но рядом с доверчивой девочкой, младше меня всего на два года, я ощущал себя мачо.
Катя была не дурой, но невероятно наивной. Начитанная, училась в педагогическом университете, загоняла меня, прежде, считавшего себя эрудитом, в тупик, разговорами о Багрицком, Нарбуте и оригинальном слоге Ирины Одоевцевой.
