Слухи ходят о Теневом поместье, о его слугах, но больше всего слухов ходит о самом чернокнижнике. Его лицо всегда скрывает капюшон, надвинутый так низко, что и очертаний подбородка не углядишь. Руки его всегда, даже в самый нестерпимый зной, затянуты в перчатки. Его кожи не видел никто — будто и нет ее вовсе, а одежды держат бесплотные тени. Некоторые из горожан верят, что тело чернокнижника обезображено шрамами. Другие — что оно обожжено как головешка. Кто-то шепчется, будто под капюшоном сокрыто не лицо, а волчья пасть. Кто-то говорит, что там лишь голый череп… Слишком много слухов, чтобы понять — кто он, человек, купивший меня? И что он намеревается делать?
Мысли затянули настолько, что я потеряла счет времени. В себя пришла, лишь когда повозка дернулась, останавливаясь. Еще через мгновение раздалось взволнованное:
— Мастер чернокнижник, заказ выполнен. Куда прикажете поместить вашу собственность?
— Никуда, я сам ей займусь, — раздался холодный ответ.
Всадники уехали. Повозка, судя по скрипу колес, тоже. Вокруг было тихо. Не стрекотали сверчки, не лаяли собаки, даже ветер — и тот успокоился. Казалось, сама природа боялась чернокнижника и не смела нарушить молчание его поместья. Стало неуютно. В груди пойманной птицей забился страх. Хотелось сорваться с места и кинуться прочь — неважно куда, лишь бы подальше отсюда. Но я знала: поддаваться малодушию глупо. Со связанными руками и мешком на голове далеко не убежишь. Особенно от того, кому подчиняется сама тьма.
Чернокнижник молчал. Его будто и не было тут больше, но я знала — он здесь. Чувствовала его внимательный взгляд и изо всех сил старалась казаться невозмутимой. Если жизнь с назваными братьями меня чему и научила, так это тому, что слабости нужно скрывать.
Шорох гравия показался оглушающим в предрассветной тишине. Я невольно вздрогнула и отступила. Ненамного, всего на полшага, но по раздавшейся усмешке поняла: мое движение не осталось незамеченным. Я разозлилась. Не на чернокнижника — на себя. За то, что не сдержалась, что позволила ему увидеть мое беспокойство.
Он остановился совсем рядом. Нос защекотало терпкими ароматами жженого дерева, дыма, серы. Вновь захотелось отстраниться или хотя бы задержать дыхание, но на этот раз я усмирила порыв. Вздернула подбородок и посмотрела вверх. Не на небо — на чернокнижника. Сердце в груди билось взволнованно, часто. Смущение от столь близкого присутствия мужчины, злость на себя, упрямство, робость — эмоции переплелись, словно колосья в тугом снопе. Щеки горели, и сейчас, впервые за прошедшие часы, я обрадовалась, что никто не видит моего лица.
