Половина десятого. Третий этаж… секретарша в приемной…
— Миссис Форрестер, присаживайтесь, пожалуйста. Секретарь мистера Темплтона сейчас выйдет.
Обтянутое виниловой кожей кресло; семь номеров журнала «Лайф», два выпуска «Холидэй» и последние номера «Вуманс лайф» на низком столике, который изо всех сил пытался притвориться элегантным творением «Ван дер Роэ». Седьмая за утро сигарета, второй приступ тошноты как напоминание о моем положении. Я вдруг заметила, что у меня взмокли ладони, и тут появилась улыбающаяся дамочка примерно моего возраста, похожая на уроженку Кливленда, которая должна была представить меня пред светлые очи мистера Темплтона. Внезапно я ощутила себя простушкой, малосведущей в своем деле и совершенно бесполезной — по сравнению с этой особой. В конце концов, у нее-то была работа, не так ли?
Будет тебе, Джиллиан, успокойся… Три длинных коридора, единственным назначением которых, очевидно, было произвести впечатление на посетителей и лишить их способности ориентироваться в пространстве, — со мной этот фокус сработал, не успела я дойти до второго. Затем приемная, вся в бежевых тонах, с большой оранжевой пепельницей на столе, еще один псевдомодернистский столик и дверь. Дверь с большой буквы. В проеме стоял Джон Темплтон и улыбался. Энергичный и явно напряженный, однако настроенный вполне дружески. Быстро впустил меня в кабинет, предложил кофе, раскурил трубку и заговорил о пустяках, рассыпаясь в похвалах Сан-Франциско. В общем, комедия под названием «Джон Темплтон, добрый приятель свободной художницы Джиллиан Форрестер, блудной дочери Нью-Йорка, которая наконец вернулась домой». Роль мне отлично удавалась. Я знала, какой должна быть Джиллиан Форрестер. И, если ему угодно изображать друга, значит, все будет отлично. Я расслабилась, любуясь видом из окна. Расспросила о детях, сказала о Нью-Йорке все, что положено, и поинтересовалась, как «Вуманс лайф» переживает кризис в издательском деле. Я будто забыла, что явилась на собеседование, и была сейчас человеком, который знает, что такое издательский бизнес.
Последовала краткая лекция — о положении в издательском деле вообще и об изданиях, которым грозит закрытие, и о тех, которым не грозит, хотя положение их — «насколько нам известно» — исключительно серьезно.
Неожиданно на середине очередной сентенции, когда я пила уже вторую чашку кофе, Джон поднял голову и, устремив на меня пристальный взгляд, спросил:
