— Ничего, подождет, — отмахнулся Петр, не сводя глаз с образов. — Вань, крест-то из чистого золота. Да еще с камнями, такой знаешь сколько стоит?
— Ты это о чем? — Лицо Марфы Прохоровны, освещенное красноватыми всполохами разгорающегося в печи огня, могло бы запросто напугать кого угодно. Развевающиеся седые патлы, отливающие заревом угольно-черные глазки на перекошенном лице и длинные, узловатые натруженные руки делали ее похожей на Бабу Ягу. Но сыновья давно к ней привыкли, а потому Петр и внимания на мать сейчас не обратил.
— Вань, ты послушай, чего скажу-то, — беря брата под руку, зашептал Петруха. — Этот крест немалых деньжищ стоит. Зачем его в церковь отдавать, да и вообще, ты ж сам говорил, что Бога нет. Кому тогда крест нести, попу тамошнему? Так он и так проживет. А мы бы с тобой его продали за хорошие деньги. А? Про него же никто, кроме нас с тобой, не знает. Княгиню теперь ищи-свищи. А?
— Не знаю, Петруха… — как-то неуверенно протянул Иван, с Петрухой делиться ему не хотелось, да и при матери говорить о таких делах не след. — Обещал же…
— Вы чего там удумали, нехристи? — раздался у них над ухом противный каркающий возглас. Братья и не заметили, как мать к ним подкралась. Она еще в детстве, стоило им баловство какое задумать, тут как тут возникала, словно из-под земли, с хворостиной, а то и с поленом, и пикнуть не моги. — Вы что, поганцы, удумали? Чужую вещь присвоить? Крест! Крест украсть! Да что ж это делается, — с непривычной плаксивостью завопила Марфа Прохоровна, — где ж это видано, Господа обкрадывать? Крест вместо храма Божьего в лавку нести?
И от материнского непривычного плача стало Ивану совестно. Он, пока врал, уж и сам поверил, что крест он ни у кого с шеи не срывал, а княгиня его сама подарила и в церковь велела снести, и от этого ему было хорошо и спокойно, приятно было, а тут нате вам, опять он выходил распоследним проходимцем.
— Княгиня вроде говорила, что в нем мощи Сергия Радонежского запечатаны, — неуверенно сообщил он.
— Господи, вразуми ирода, сына моего! Это что ж ты удумал? Крест со святыми мощами как безделку какую продать, да еще и вместо того, чтобы в Храм Божий снести? — стонала мать. — Если завета ее высочества не исполнишь, прокляну, и детей твоих прокляну, и их детей, и тебя, Петька, с детями, так и знайте! — Последние ее слова прозвучали грозно и гулко, как набат, и братья от страха поежились, а Петька тут же домой побег, а к Ивану с крестом больше не подступался.
