— Слуга двух господ, — пошутил Трофимов, когда тот проснулся (Батурин спал в командирской землянке), всматриваясь в его похудевшее лицо. — Послушай, капитан, не лучше ли все-таки выделить тебе несколько человек? Занимались бы только твоими делами, так сказать, на высшем уровне.
— Издеваешься? Давай, давай, — засмеялся Батурин. — А серьезно — присмотреться надо. Отсев в отряде должен быть. Отряд растет, чужого разобрать не просто. Недавно, перед тем, как мне уйти в город, опять пятнадцать прибыло, я был при опросе.
— Разборчивый жених может остаться холостяком долго.
— В нашем деле разборчивый жених — неплохо. Впрочем, свадьба не затянется, не тот случай. Итак, при первой необходимости даю тебе знать. Буду на первых порах действовать через тебя и Кузина. Мне все равно раскрываться нельзя.
— Ну, хорошо, продумаем. Что в Ржанске?
Батурин с наслаждением намыливал (последние три дня не брился) то одну, то другую щеку, туго подпирая их языком: вообще ему нравился Трофимов, нравился своей обстоятельностью, умением всегда быть спокойным; с Глушовым же, вспыльчивым и резким, Батурин с самого начала взял подчеркнуто вежливый тон, называя его только по имени-отчеству и вкладывая в это трудно уловимую иронию. Глушов чувствовал эту иронию, но сказать ничего не мог, — зацепиться было не за что..
— В Ржанске, говоришь? Тишь и гладь да божья благодать. Немцы ходят с дамами, работают кинотеатры и рестораны. Не хватает рулетки. Время от времени другие развлечения: кого-нибудь вешают. Расстреливают за городом, в Красном Яру.
— Ты раньше никогда не был в Ржанске?
— Нет, никогда.
— Как они расценивают провал под Москвой?
— По-моему, они его никак не расценивают. Это делают там, где-то в верхах, а здесь солдаты, все, от генерала до рядового, — просто солдаты. Проведена очередная кампания, наступали, отошли на зимние квартиры. Это какая-то гигантская машина. Что-то, конечно, у них происходит, но они умеют держать марку. Да, у них и в действующей армии изменения. Отозваны Гудериан, Браухич, Бок. Такие вот дела. Это не так просто — Гитлер сильно нервничает, если сделал такой шаг, — самые известные в армии генералы.
Батурин старательно соскоблил с подбородка остатки пены, вытер бритву о клочок жесткой оберточной бумаги.
— Ты не обижайся, — сказал он. — Давай сразу договоримся. Ничего не поделаешь, Анатолий Иванович. У меня есть в Ржанске ребята, ради них я и торчал там. Я сам, что можно, буду рассказывать. Тебе ничего не даст, что и как, а проговорись ты во сне, с меня голову снимут, сам же под трибунал подведешь.
