Слепцов лихо, ни разу не оскользнувшись, взлетел на закраину берега и вновь призывно взмахнул стеком:
— За мной!
Серая сопящая лава понеслась за ним в лес.
Вернулась цепь через двадцать минут, с собой она приволокла двух избитых, с окровянными лицами мужиков.
— Вот они, еврейцы-красноармейцы! — прокричал Слепцов с берега, ткнул стеком вначале в одного пленного, потом в другого. — Что будем с ними делать?
Лебедев поднёс ко рту рупор — ещё не хватало, чтобы он вершил суд, выносил приговоры, а потом ещё и приводил их в исполнение; не-ет, он моряк и карательные функции — не его дело, он никогда их не «реализовывал», если выражаться словами лощёных прапорщиков из штаба Марушевского, проговорил зычно:
— Разбирайтесь сами!
Слепцов выстроил на берегу солдат, поблагодарил их за службу, потом перевёл взгляд на замызганных худых пленников:
— С этими чучелами разговор будет особый.
Через десять минут караван, ведомый миноноской, двинулся по Онеге дальше.
Допрашивал Слепцов пленных в трюме монитора, в грузовом отсеке, пахнущем крысами и гнилым сеном.
Из числа подопечных десантников он назначил себе денщика — услужливого парня с круглыми крыжовниковыми глазами по фамилии Крутиков, в прошлом тот работал официантом в одном из вологодских ресторанов и знал, как услужить начальству, — Крутиков принёс в трюм табуретку, поставил её на видном месте. Пояснил:
— Это для господина капитана.
— Слушай, Крутиков, господ-то сейчас нету, — сказал ему Дроздов, извлёк из кармана пачку французских сигарет «Голуаз», небрежно швырнул одну сигарету в рот, зажал её губами.
Обеспечение в войсках Миллера было налажено по первому разряду, не то что в Красной армии или в армии Колчака. В красных войсках нет ничего, хоть шаром покати, командиры дивизий питаются брюквой и чёрными «тошнотиками», как русские бабы издавна зовут грубые, похожие на куски жареного картона оладьи из прошлогодней промерзшей картошки.
Солдаты армии Миллера курили французские и английские сигареты — с куревом был полный порядок, — а красноармейцы — сушёную траву, листья лопуха, перемешанные с растёртыми былками конопли, да толчёную кору.
— Это у тебя, Дроздов, господ нет, а у меня они были, есть и будут, — запоздало ответил Крутиков, выпрямился гордо.
Пришёл Слепцов. Со стеком в руке. В конец стального стержня была впаяна гайка — чтобы удар был ударом, а не дамским поцелуем. Слепцов сел на табуретку и угрюмо глянул на пленных. Поинтересовался тихо:
