Скоморохов — эсер, сторонник крайних мер и относился к любителям раскачивать лодку, в которой сидят не только они сами... Если уж он брался насолить англичанам, то как минимум в топках их пароходов пропадали колосники и здоровенные суда превращались в обычный лом, если уж решал избавить человека от насморка, то делал это очень решительно — отрубал бедолаге голову и выбрасывал на помойку. В этом был весь Скоморохов.
«Однако в правительство его придётся всё-таки включить, — думал Миллер, решивший произвести в правительстве кое-какие перестановки, — иначе Скоморохов не угомонится, будет склонять власти на каждом городском перекрёстке. Уж и так, вместо того чтобы ругать большевиков, Скоморохов ругает Миллера, рубит сук, на котором сидит».
Завидя Миллера, Скоморохов обязательно вставлял в глаз выпуклое стеколышко монокля и с насмешливым видом начинал рассматривать генерала.
Генералу от этой показной демонстрации, от высокомерного пренебрежения этого человека делалось противно, будто при виде раздавленного жука, и он старался не встречаться со Скомороховым взглядом.
В саду, за окном, пели птицы. По тротуару ходили, неспешно поскрипывая английскими сапогами, часовые.
Жизнь шла своим чередом. Тихо было в Архангельске.
* * *
Миноноска медленно двигалась вверх по Онеге, иногда, если позволял фарватер, прижималась то к одному, то к другому берегу, — словно бы прослушивала, ощупывала пространство стволами своих пушек. Лебедев дожидался, когда поближе подтянутся мониторы, и шёл дальше.
Из-под днища миноноски даже на малом ходу выплёскивалась длинная усатая волна, с шипеньем всаживалась в отвесные берега, совершенно безлюдные, неживые.
В одном месте, в глубине берега, среди деревьев, заметили горящий костёр. Лебедев вскинул к глазам бинокль, стараясь разглядеть костёр и людей, находящихся рядом, но ничего не было видно.
— Может быть, накрыть костёр парой снарядов, — предложил мичман Кислюк, — мои бравые канониры это сделают мигом.
— Не надо. Вдруг это не красные партизаны, а деревенские пастухи, выгнавшие скот на выпас?
— А если всё-таки партизаны?
— Отставить! — произнёс Лебедев, опуская бинокль. Достал из кармана часы. — Пора обедать. Прошу господ офицеров в кают-компанию.
Миноноска продолжала медленно плыть по Онеге дальше. Следом плелись, чихая машинами, плюясь дымом, старые пароходы, по недоразумению возведённые в ранг боевых кораблей, вызывающие ощущение досады, сочувствия и одновременно неловкости: ну зачем люди потревожили эти древние коробки? Могли бы проявить уважение к их старым ржавым костям и не прерывать их сладкого сна в онежских затонах. Спали бы и спали себе пароходы...
