— Может, купить тебе пластырь?
А он неизменно отвечал:
— Да так все пройдет!
Ира, со Светкиной точки зрения, воплощала наихудшие черты той социальной группы, к которой сама Светка не принадлежала. Ира свободно говорила по-английски и по-немецки (как-то в ресторане к ним обратились немецкие пенсы, не знавшие, как заказать еду), поразительным образом она читала все книги, о которых заходила речь, но по части женских чар, конечно же, и в подметки не годилась Светке.
Во-первых, она была откровенно толстой, но ее это словно устраивало, иначе она не ела бы так много.
А Ира ела.
Хлеб, сыр, жареную картошку — все то, к чему сама Светка не прикасалась десятилетиями.
Во-вторых, она не пользовалась косметикой, не носила каблуки, не красила волосы. Однажды Олег спросил Светку, нравится ли ей Ира, и Светка сказала:
— Она милая, но, знаешь… мне кажется, она поставила на себе крест как на женщине!
Он почему-то расхохотался, и Светка растерялась.
В первый раз, когда Гурвичи пришли в гости, Саша прорвался в туалет и сидел там, громко пердя, пока Ира с невозмутимой улыбкой осматривала апартаменты. Светка, красная как рак (туалет был впритык к кухне), раскладывала закуски. Она слышала (сквозь пердеж и стоны), как Ира восхищается «мавританским стилем», а Олег, в свою очередь, нахваливает какие-то «розетки». Светка даже осмотрела розетки на кухонной панели, но ничего восхитительного в них не нашла.
Из туалета вышел Саша. Дверь он не закрыл, и в кухне остро запахло дерьмом.
— Добрый вечер! — приветливо сказал он и протянул ей руку.
— Добрый. — Она выдавила улыбку и кончиками пальцев коснулась его влажной пятерни.
Саша бесцеремонно цапнул с блюда канапе и прошелся по кухне.
— Великолепный дубовый пол, — сказал он.
— Да… — Светка не нашлась что ответить.
— Кстати, я все не могу понять, как у них тут, в Португалии, принято поступать с жопой. — Саша схватил бутылку белого вина, не спрашивая позволения открыл и налил себе.
— С жопой?.. — переспросила потрясенная Светка.
— Во всех туалетах есть гигиенический душ! — Саша сделал внушительный глоток. — Но и бумага тоже есть.
Светка пребывала в оцепенении, с блюда стремительно исчезали приготовленные ею (для всех!) канапе.
— В сущности, цивилизации определяются не религией, как бы нам ни хотелось так думать, а едой и испражнением. — Саша налил себе снова.
Светка молчала.
— Бумага или вода — вот основной вопрос всех религиозных войн. В этом смысле гротеск Свифта выглядит не таким уж гротеском, правда?
