– А почему ваш хозяин дал вам такие имена? – полюбопытствовал я.
Малюсенькое белое пятнышко, которое он называл геометрической фигурой, с трудом можно было рассмотреть невооружённым глазом. Оно терялось в складках на толстой шее кота.
– Он у нас доктор исторических наук, преподаёт в университете, – рассказал Цезарь, – его любимая тема – история Древнего Рима.
За разговорами мы не заметили, как пролетело время полёта. Нескончаемый шум в багажном отделении ещё больше усилился, самолёт дёрнулся и вновь подпрыгнул в воздухе.
– Шасси выпустили. Сейчас будем садиться, – произнёс всезнающий Ёся.
Спустя несколько минут воздушное судно коснулось колёсами посадочной полосы и, сразу потеряв всю свою лёгкость, тяжело и быстро покатилось по земле.
Если бы я летел как человек и выходил из самолета как все нормальные люди, спускаясь по трапу, я бы поделился с вами первыми впечатлениями от Земли обетованной. Обычно писатели в своих книжках в таких случаях пишут: «…Я вышел к трапу самолёта, и мне в лицо ударил холодный ветер…» Или: «…Сойдя с трапа, я вдохнул воздух новой страны и почувствовал, как опаляет меня жаркое австралийское солнце». Ничего подобного со мной не произошло. После благополучного приземления мы ещё долго сидели в грузовом отсеке, ожидая, когда нас погрузят на автокар. Знаток Ёся говорит, что так называют маленькие машинки, позади которых вереницей тянутся прицепы в виде тележек для перевозки багажа.
Боксёру запросто можно работать бортпроводником. А что? Животные летают регулярно, им тоже нужен опытный сородич, который поможет справиться с приступами аэрофобии.
Наконец прибыл наш транспорт. Двое мужчин, говорящих на совершенно непонятном языке, поставили наши клетки в один ряд на тележке – теперь мы больше не видели друг друга, а могли только переговариваться. Несмотря на раннее утро, стояла совершенно дикая, удушающая, липкая духота. От невыносимой жары я вывалил язык на плечо, тяжело дышал. Мне было не до разговоров, хотелось одного – засунуть голову в ведро с холодной водой. Клетка казалась наглухо закупоренной консервной банкой. Неожиданно на ум пришли слова из стихотворения Лермонтова «Узник»: помню, как Сашка читал вслух, скользя пальцами по Брайлевскому дисплею. Красиво выражался Михаил Юрьевич, ничего не скажешь: «Отворите мне темницу, дайте мне сиянье дня, черноглазую девицу, черногривого коня…»
Девицу, допустим, мне не надо, да и конь гривастый тоже ни к чему, а вот на свободу хочется – сил нет, лапы совсем затекли… Сквозь решётчатое окошко своего каземата я разглядел небольшие фрагменты приближающегося здания аэровокзала.
