Подвиг, 1987 № 02 | страница 12
«Знают! — содрогнулся Пестель. — Все знают. Притворяются».
Снег за окнами повалил гуще. Январские сумерки быстро накатили, и Авросимов ощутил тяжесть в правой руке и согнутых ногах.
Теперь ему все хитросплетения следствия становились понятнее, и то, что Пестель попался, как муха на мед, не вызывало сомнений.
Уже выходя из комендантского дома, Авросимов увидел, как военный министр медленно, по-медвежьи карабкается в карету, но, занеся одну только ногу, он обернулся и поманил Авросимова, на что тот ответил стремительным скачком и остановился перед графом с бьющимся сердцем.
— Экий великан, — сказал Татищев, прищелкнув языком. — Рука-то не устала скрести? Небось отсидел мягкие-то места, а? Злодея боишься?
— Нет, не боюсь, — выдавил Авросимов, не понимая направления беседы. — Я, ваше сиятельство, рад послужить государю.
— Вот как? — удивился граф, продолжая стоять на одной ноге и улыбаясь доброжелательно. — Это похвально, сударь ты мой, похвально. А не произвел ли на тебя Пестель симпатии? Он ведь человек весьма умный… А? — граф засмеялся, видя смятение в нашем герое. — Он ведь многих умников соблазнил, не тебе чета. А?.. Каков он тебе показался?
Авросимову смех военного министра разрывал душу своей неопределенностью. Намекает ли на что? Или недоволен чем?..
— Жалко Пестеля, — вдруг сказал граф, перестав улыбаться. — Хороший был командир. Что же его с толку сбило, как думаешь?
— Не знаю, ваше сиятельство, — пробормотал Авросимов, — должно, бес его обуял…
— Бес? — рассердился граф. — А небось встреться он с тобой месяц назад да посули он тебе рай земной, так ты за ним кинулся бы небось с радостью. А?
— Нет, ваше сиятельство, — сказал Авросимов, тайно мучаясь, — мне его посулы — пустое место. Я свой долг знаю. Мне его посулы…
— Ладно, ступай, — проворчал Татищев и ввалился в карету.
Авросимов вышел за ворота крепости, и Петербург померк. На Неве громоздился лед.
«Не зря матушка слезы лила, — удрученно подумал наш герой, прикрываясь от пронзительного морозного ветра, — что-то все вокруг меня совершается, а понять нельзя. Беда какая».
Так, в расстроенных чувствах, в тревоге и в смятении шествовал наш герой по Васильевскому острову, но едва дошел до места, где Большой проспект смыкается с Первою линией, как словно из-под земли, из крутящегося снега и мрака вдруг вырвалась карета шестеркой и остановилась, перегородив Авросимову дальнейший путь; из кареты показалось знакомое обрюзгшее лицо графа Татищева, и военный министр сказал, улыбнувшись одними губами: