Декс был потрясен ее ответом, и мне пришлось приободрить его поцелуем в щеку.
— Хорошая попытка, — поддразнила я.
— Нерв, — сказал он. — Она готова делать это для воплощения Гэри Олдмена, но не для старого доброго Декса.
Я обвила рукой его пояс, мне нравилось ощущать мышцы под тонкой футболкой.
— Я тоже не буду делать тебе кофе, но, когда мы вернемся в Сиэтл, ты сможешь включить «Van Halen», и я оденусь как очень плохая учительница.
— Твою мать, — простонал он, повернулся и прижался ко мне телом, взгляд стал соблазнительным. — Не дразни меня, а то я затащу тебя в кабинет Дейвенпорт и нагну над ее столом.
Я улыбнулась и высунула язык.
— Я тебе говорю, я не буду заниматься там сексом, даже если…
— У меня будет два члена, — подсказал он. — Да, такое ты говорила.
— Кхм, — кашлянула Ребекка. Мы посмотрели, а они с Патриком (ужасно похожим на Гэри Олдмена) стояли посреди лестницы и ждали нас.
— Простите, — извинилась я, оглянулась на Декса и прикрыла его, пока он поправлял эрекцию в джинсах.
Мы догнали их, зазвенел звонок на урок, и я чуть не вылетела из кожи от удивления.
— Уже боишься? — спросила Ребекка.
— Я догадываюсь, что может ждать впереди, — осторожно сказала я.
— Вообще-то, — сказал Гэри Олдмен, пока мы поднимались, — санаторий был местом надежды. Моя бабушка была тут медсестрой под конец, когда лекарство уже нашли, и она сказала, что многие дети были счастливы. Больные, да, но умерли не все. Многие уехали домой, а до этого у них были тут друзья. Видели игровую площадку сзади?
Мы остановились на вершине лестницы, он кивнул на окно, что выходило на заднюю часть двора, выудил еще одну зубочистку и сунул в рот. Я не знала, куда делась первая.
Снаружи была большая игровая площадка — небольшое поле травы, обрамленное клумбой, площадка для баскетбола, турники и качели. Все казалось новым, даже удивляло.
— Там была игровая площадка во время санатория, — сказал он. — Видите лужайку перед деревьями? Там ученики рисуют природу. Лес, цветы, облака. Раньше трава тянулась до здания. Медсестры выкатывали пациентов подышать свежим воздухом и оставляли их на часы. Если им было хорошо, они играли, но все уже заменили, — он печально вздохнул. — Для них было важно находиться снаружи. Они верили, что соленый свежий воздух — это лекарство. На четвертом этаже, где были смертельно больные, окна были открыты все время, даже зимой. Порой медсестры находили утром замерзших насмерть.
— Боже, — я прижала ладонь ко рту. — Ужасно. А вы говорили, что это было счастливое место.
